БУДДИЙСКАЯ «ЙОГА БОРЬБЫ»

Чернее не станет волос побелевшая прядь. Нельзя-невозможно золото в тигле создать. Как исцелиться, старость осилить свою? Книги же только учат небытию. (Ван Вей) Хотя буддизм всегда считался  самой миролюбивой из всех мировых религий, именно в нем сложились наиболее благоириятные предпосылки для развития классических воинских искусств Востока. Согласно учению Будды, жизнь есть страдание, и человек, подчиняясь закону причин следственной связи всего сущего (кармы), обречен влачить свое земное бытие смиренно и беспрекословно — ведь , он всего лишь звено в извечной цепи перерождений. Однако у человека остается надежда на спасение, на выход из греховного жизненного круга (сансары) и погружение в блаженство нирваны. Многие буддийские секты путем к спасению провозглашали аскетизм и пассивное самосозерцание, иные считали достаточным истовую молитву,  поклонение святыням, но были и такие, что мобилизовали разум и волю человека для неустанного труда во имя высшей цели.

Приверженцы тантрического буддизма в Индии, Китае, Тибете, а позже в Корее и в Японии превратили йогу в единственный способ достижения «трансцендентной муд­рости» и обретения «великой энергии». В их мистическом учении о Высшем разуме были заложены богатые воз­можности самосовершенствования. Тантризм создал тео­рию перехода от обычного «ограниченного» сознания смертного к «просветленному» сознанию йога, а далее и сознанию святого (бодхисаттвы) и Будды. Сомнительно, чтобы кто-нибудь из адептов тантризма действительно стал буддой или хотя бы бодхисаттвой, но, вероятно, усердные занятия помогли многим обрести себя, до кон­ца раскрыть свои индивидуальные способности. Прежде всего это утверждение относится к мастерам всех видов воинских искусств, которые посредством йоги достигали высшей степени совершенства в своем деле, подключая «энергетику» организма к чисто техническим познаниям.                                                                                                                          Тантризм, или «тайное учение», именующийся также «учением о трех таинствах» — мысли, слова и дела,— ответвление от древа буддизма, который делится в целом на два направления — Путь большой колесницы (Махаяна) и Путь малой колесницы (Хинаяна). При ближайшем рассмотрении становится очевидно, что все мистические флюиды, отголоски оккультизма и черной магии, прони­зывающие кэмпо и другие воинские искусства в ареале распространения буддизма, берут начало в «тайном учении».

Хотя тантризм никогда не вступал в противоречие с ортодоксальным буддизмом, различия были весьма суще­ственны, и на их почве возникло немало своеобразных сект. Говоря упрощенно, если верующий буддист любого толка почитает Будду и бодхисаттв, придерживается обычных обрядов и читает сутры Махаяны, то последователь «тай­ного учения» видит мир в образе магического круга (мандала), читает заклинания, доступные лишь посвя­щенным, отправляет многочисленные загадочные церемо­нии в узком кругу единомышленников и поклоняется наи­более таинственным божествам буддийского пантеона.                                                        Тантризм зародился в Индии к середине I тысяче­летия нашей эры. Создателем его считается мудрец Асан- га из секты йогачара, впервые объединивший мистиче­скую практику ведийской йоги с положениями буддизма Махаяны. Учение было запечатлено в текстах (тантрах), содержавших наряду с философскими и космогонически­ми построениями различные указания к тайным действам, цель которых — в слиянии личности со вселенским Един­ством и великой Пустотой. К VII—VIII вв. тантризм размежевался на два направления: тантризм Левой и Правой руки. Первое, известное также под названием ваджраяна, укоренилось в Тибете и впоследствии дало богатый урожай парапсихологических и оккультных фе­номенов. Ваджраяна характеризуется крайним экстремиз-

Будда в позе «лотоса» с руками, сложенными в мудру

мом и сексуальными оргиями, связанными с культом женских божеств. В Китае и Японии получил распро­странение тантризм Правой руки, значительно более уме­ренный и проповедующий культ мужских божеств.

Кардинальным тезисом тантризма было признание трех таинств — мысли, слова и дела — нераздельными граня­ми всеобъемлющего единства Вселенной. Концепция трех таинств предполагала, что мысль, слово и дело суть раз­личные проявления действительности Единого (самата). Следовательно, постижение Единого достигается равно медитацией, заклинаниями и конкретными физическими акциями. В свою очередь, Единое имеет свою манифеста­цию в телесном, физическом мире («Телесная мандала») и в трансцендентном, метафизическом мире — иначе го­воря, в «Алмазном мире» («Алмазная мандала»).

Путями к постижению Единого и к слиянию с Вели­кой Пустотой, согласно доктрине тантризма, было чтение тантр и размышление на темы тантр, произнесение маги­ческих словесных формул (мантр) и воспроизведение ма­гических жестов (мудр). Правильное сочетание путей гарантировало обретение сверхчеловеческого могущества.

Схема (янтра) мандалы — магической картины мира

Все предписания тантризма носили сакральный характер и были подчинены идее теснейшей взаимозависимости макрокосма и микрокосма, унаследованной, как и многие ритуалы, от йогической ведийской традиции. Оттуда же были заимствованы «приемы» черной и белой магии: гипноз, порча, насылание болезни и смерти, а также вра­чевание, укрепление духовных и физических сил, экзор- сизм.

В «Сутре Великого будды Вайрочаны», каноническом памятнике тантризма, сказано:

Следует знать, что тело

Именно тогда и станет телом Алмазной мудрости,

когда уподобится ваджре, оружию богов,—

тогда лишь станет оно крепким, истинно непоколебимым.

Далее говорится о приобретении атрибутов могущест­ва, сверхъестественных способностей сиддхи:

В этом теле кроется чудесная способность всепроникновения,                             радостных странствий в Великой Пустоте,                                                                    кроются таинственные возможности, которые нужно выявить. Желая обрести сиддхи в этом рождении, действуй в соответствии со своей изначальной природой,                                                                                                                                  непрестанно занимайся самосозерцанием!

Важным аспектом в практике эзотерического буддиз­ма было чтение молитвословий, извлечений из сутр (дхарани). Иногда дхарани, в которых молящийся как бы достигал единения с божеством, служили в качестве проклятий и должны были вызывать дождь, снег, насы­лать град, посылать здоровье или смерть. В начале и в конце, а иногда и в середине дхарани содержались маги­ческие созвучия — мантры, часто даже не имевшие ни­какого семантического значения. Особенно большая роль отводилась мантрам в тибетском буддизме, но влияние их заметно также в китайском и японском тантризме, от которого протягивается нить ко многим воинским искус­ствам. Отголоски учения о мантрах легко обнаружить в теории цюанъ-шy, кэн-до, аики-до и каратэ.

Чтение мантр обычно сопровождалось медитацией на мандалу, условную структурную схему макро- и микро­косма (картину или схематическое изображение — янтру):

Установи в своем теле мандалу — основание: От ног до пупа — круг ваджры,        от пупа до сердца — круг воды. Круг огня — над кругом воды, круг ветра — над кругом огня…

Согласно догматам тантризма, звучание мантр вызы­вает в теле вибрационные колебания, различные ритмы которых могут порождать те или иные состояния духа- разума, сознания. Мантры представляют собой также объекты медитации для духа-разума. Их истинный смысл познается в процессе медитации за счет «прорастания семян-биджа», заключенных в созвучии. Тем самым уста­навливается единство между мыслью и словом, которые сопровождаются сакральным жестом.

Широко известна тибетская мантра «Ом-мани-падме- хум» («О! Сокровище в лотосе!»), якобы способная про­никать во все шесть сфер бытия и обеспечивать освобождение от бесконечного цикла рождений и смерти. Эта мантра развилась в целую магическую систему, как и многие менее популярные ее аналоги. Например, все звуки заклинания соотносятся с определенными цвета­ми: ом — белый, ма — синий, ни — желтый, пад — зеле­ный, ме — красный, хум — черный. Цвета перекликаются с соответствующими стихиями и силами в природе. Паль­цы рук, сложенные в мудру при произнесении заклина­ния, также отождествляются с цветами и символическими звуками.

Тантризм разработал учение об изначальных звуках- ростках, лежащих в основе творения и меняющих игрой звучаний ритм Бытия. Биджа могут заменять всю мант­ру, слово и объект медитации. Все божественное, а сле­довательно, любой феномен природы имеет свою биджа, сила которой может передаваться праведнику при повто­рении звука и замыкании пальцев в мудру. В этом случае тело якобы получает весь заряд энергии и силы, сокры­той в биджа.

В картине мира, мандале тантрических сект присутст­вуют пять таких изначальных звуков, корреспондирую­щих со сторонами света и центром: А, У, Э, О, И. Не­редко грозные стражи ворот в буддийских храмах, запе­чатленные в характерных позах кэмпо, «произносят» (судя по форме губ) священные изначальпые звуки. В них, по убеждению старых мастеров, кроется секрет концентрации энергии (ки-аи), мировой вибрации, ритма движений. Отсюда и легенды о мастерах, умевших пара­лизовать противника боевым кличем.

Целью практики эзотерического буддизма является психическое единение с мирозданием и познание Пусто­ты, для чего необходимо дополнять медитацию и мантры безошибочными каноническими мудрами. Слова и мысли соприкасаются так же близко, как звук и жест. Жест дает визуальное представление об активности тела и о таинстве слова, будучи своего рода «печатью, скрепляю­щей единство». Именно такое значение имеет и китайский иероглиф, употребляющийся для передачи понятия мудра. Спокойствие, бесстрашие, внимательность — всего можно достигнуть в слиянии с Единым мировым началом через дхарани, мантру и мудру, дополненпые медитацией, при которой сила и энергия с объекта медитации перено­сятся на субъект. В слиянии с Единым, как учили осно­воположники тантризма, Тело и Дух-разум приходят к полной гармонии, дающей носителю этой гармонии беско­нечное могущество.

Действие магии жеста в тантризме иллюстрируют мудры Алмазной мандалы (духовного мира), в том числе дарующие концентрацию, преодоление страха, силу иярость.

Мудры в буддийской иконографии

Приведем здесь наиболее типичные мудры, часто встречающиеся в практике воинских искусств:

Мудра Сосредоточения. Это самая характерная для упражнений в йогической и дзэн-буддийской ме­дитации мудра. В позе лотоса следует, опершись запясть­ями на бедра, положить правую кисть тыльной стороной на левую ладонь, соединив большие пальцы. Существует несколько разновидностей мудры, в которых указательные либо средние пальцы рук сгибаются, образуя «круги». Мудра символизирует вхождение в состояние просветлен­ности, обусловливает спокойствие, невозмутимость и пре­восходство над окружающими. Легенда связывает проис­хождение мудры с духовной победой, одержанной Буддой над полчищами демонов. Сложенные в мудру пальцы со­держат мистическую символику треугольника и круга. В частности, указательные пальцы, образующие два кру­га, подразумевают мир Будды и мир Одушевленных су­ществ, интегрированных в мир Будды. Кроме того, круги отражают сочетание двух аспектов Единого — мира Те­лесного и мира Духовного (Алмазного). Медитация в этой мудре предшествует началу всех упражнений в воин­ских искусствах.

Мудра Силы, Крепости и Ярости. Сжатые в кулаки руки скрещены перед грудью пальцами наружу, причем большой палец убран внутрь кулака. Правая рука представляется как бы сжимающей ваджру — божествен­ный жезл, чаще всего в форме трезубца, олицетворение всесильного Знания, которое одолевает земные влечения, а также Истины праведного Закона, нерушимой и креп­кой, как алмаз. Левая рука представляется сжимающей колокольчик, который возвещает слово Будды и сзывает праведных. Положение рук напоминает блоки кэмпо, п действительно в некоторых школах с ними ассоциируют­ся. Медитацию в этой мудре практиковали перед реши­тельным боем.

Мудра Невидимости и Неуязвимости для сил зла. Левая рука образует неплотно сжатый кулак с «отверстием» у большого пальца, правая ладонью вниз создает навес над левой. Эта мудра, имеющая пря­мое отношение к легендарным лазутчикам — ниндзя, свя­зана с именем бодхисаттвы Маричи, популярнейшего божества самурайского пантеона, покровительницы вои­нов. В Китае Маричи считалась богиней света, своей си­лой поддерживавшей солнце и луну и обеспечивавшей правильное взаимодействие Инь-Ян. Японцы и китайцы верили, что Маричи обитает на одной из звезд Большой Медведицы. Будучи помощницей бога солнца Сурьи, она постоянно вращается вокруг него, причем так быстро, что становится невидимой. Правильное воспроизведение мудры вместе с соответствующей мантрой как бы пере­давало исполнителю невидимость божества, а также все прочие его свойства, о которых сам Будда якобы сказал так:

«Бодхисаттва Маричи обладает сверхъестественным могуществом. Она постоянно проходит перед богами Солнца и Луны, но они не могут ее узреть, хотя сама она видит Солнце. Люди не в состоянии постичь и узнать ее, они не могут захватить ее и связать, они не могут причинить ей боль, повредить ей или обмануть ее… Если вы знаете имя Маричи и постоянно повторяете его про себя, люди не смогут постичь или узнать вас, не смогут поймать вас, связать или причинить боль, не смогут вас обмануть…»

Мудра Бесстрашия. Правая рука с обращенной наружу ладонью поднята перед грудью отстраняющим жестом; левая — ладонью вверх на уровне живота. Ле­генда связывает эту мудру с поучительной историей из жизни Будды Шакьямуни. Однажды злокозненный Дева- датта, желая погубить Будду, выпустил на него обезу­мевшего слона. Когда слои был совсем рядом, Будда под­нял правую руку, обратив ее ладонью к нападающему животному. Из его пальцев изошло пять разноцветных лучей — и слон моментально успокоился, покорно после­довав за укротителем. Джатака иллюстрирует идею побе­ды над злом при помощи внутренней силы. Согласно тантрам, Будда удостоил все одушевленные существа дара бесстрашия, которое должно было стать залогом раскрепощения духа-разума и избавления от мирских треволнений и невзгод. Медитация в этой мудре преду­сматривала достижение абсолютного господства над своими эмоциями и, таким образом, господства над миром. В каноническом комментарии к мудре говорится: «Страх присущ не только человеку, но и всему в природе. Пти­цы, животные и люди, Солнце, Луна и бесчисленные миры постоянно страшатся нападения или столкнове­ния… Лишь в крепкой вере и следовании Закону правед­ник может достигнуть такого состояния, при котором будут превзойдены радость, боль. Такое состояние назы­вается «мир Будды, свобод­ного от страха».

Буддийские мудры вошедшие в блоки кэмпо

Во всех мудрах важна связь между условным жес­том и сложным процессом внутреннего самосовершен­ствования, лежащим в под­тексте жеста. Каждая мудра становилась формальным закреплением («печатью») цик­ла познания природы вещей. Непосвященному простое вос­произведение жеста мудры ни в малейшей степени не могло

прибавить смелости или силы, так же как чтение дхарани или повторение мантр. Вот почему путь к овладению «тайными учениями» лежал через долгие годы подвижничест­ва, труднейших физических и духовных усилий.

Тантрический буддизм, развивший «учение о трех таинствах», наложил заметный отпечаток на воинские ис­кусства в Китае и Японии, породив уникальную приклад­ную разновидность йоги. Поколения монахов-воинов при­общались к эзотерическому учению, чтобы обрести «ал­мазную крепость» тела и духа. Но искусство борьбы питалось и от иных источников.

Мастер цюанъ-шу создает универсальную схему учения кэмпо

В отличие от классического буддизма, развивавшегося во всех странах Востока как религия сострадания и всеспасения, и от эзотерических тантрийских школ сектаЧань (яп. Дзэн), призывавшая к укреплению тела и духа, отвечала самым сокровенным чаяниям средневеко­вого воина. Отдавая предпочтение интуиции перед интел­лектом и волевым качествам человека — перед способно­стью к строгому рациональному мышлению, Чань-буддизм требовал твердости духа, решительности, беззаветной це­леустремленности. Именно поэтому и легендарпый осно­ватель Чань-буддизма Бодхидхарма начал в VI в. пропо­ведь Чань в монашеской общине монастыря Шаолинь не с одиозного философского «созерцания стены», а с пре­подавания кэмпо.

Чань-буддисты, как и даосы, считают первоосновой мира Великую Пустоту, Небытие, Иллюзию. Видимый мир всегда в движении, невидимый, истинный — в покое. Все в мире состоит из дхарм, нематериальных, невидимых эле­ментов, вступающих в мгновенные комбинации,— неисся­каемых и непознаваемых. Поток дхарм формирует лич­ность человека и реализует закон кармы, согласно которому бесконечная череда перерождений живого су­щества обусловлена его деяниями в предшествующих рождениях. Соответственно и будущие перерождения за­висят от нынешней жизни. Конечная цель земного суще­ствования для буддиста — выход из круга сансары (зем­ного бытия, юдоли страданий) и достижение нирваны (обители покоя) путем самосовершенствования и укро­щения страстей. Путь самосовершенствования не едини­чен, хотя в любом случае исходными предпосылками его служат нравственное очищение и искоренение пагубных соблазнов в душе, постижение нереальности мира. Это может быть путь монаха, путь отшельника, путь мудре­ца, путь поэта, путь воина.

В то же время, осознавая иллюзорный мир как «тело Будды», человек должен постигнуть истинно-сущее не за пределами земного бытия, а в самой окружающей дейст­вительности, выявить «сущность Будды» в цветке, в тра­винке, в луне и звездах, в призыве оленя и в рыке тигра, а главное — в себе самом. Именно самопознание стало стержнем монашеской практики в буддизме, наполнив высшим духовным смыслом изящные искусства (живо­пись, скульптуру, аранжировку цветов, садово-парковый дизайн) и классические воинские искусства во всем их многообразии.

Идея «пустоты просветленного сердца (духа)» слу­жит стержнем как даосского, так и буддийского учения о познании. Лао-цзы в своем трактате о Дао и его проявлении Дэ называет возвращение в Пустоту идеалом чело­веческого познания. «Пустота, покой-преснота, безмолвие бездны, нуль деяния — все это мир неба, земли и апогей Дао-Дэ»,— пишет он. Ему вторит и Чжуан-цзы, утверж­дая, что «покой есть просветленность, просветленность есть пустота, пустота есть недеяние».

Многовековая традиция определяет сердце человека, его дух-разум (синь) как чистое зеркало, изначально способное к восприятию знаний, как незамутненную гладь вод, отражающую все сущее:

Тело — подставка светлого зеркала.

Светлое зеркало изначально чисто...

Эти слова принадлежат чаньскому патриарху Хуэй-нэну .(VI в.).

Чань — тренировка тела и духа во имя постижения высших истин.

Основанное на классической «Алмазной сутре» учение Чань нашло отражение в эмблеме, которая и в наши дни украшает стены многих спортивных залов Китая и Японии. Это изображение круга с двумя пересекающи­мися изогнутыми линиями — аллегория бытия Вселенной и человека, а отчеркнутые дугообразными кривыми доли олицетворяют взаимопереходящие начала Инь—Ян, вихре- образные метаморфозы пяти стихий. В магическом круге заключено кредо философии Чань, провозгласившей осо­знанную экзистенцию единственным путем к достижению блаженства в нынешнем и грядущем рождениях.

Лишенный поддержки и покровительства божествен­ного провидения человек в изменчивом мире должен был полагаться лишь на собственные силы, знания и опыт. Однако свои силы и знания, мужество, любовь к жизни он мог черпать из родников великой природы, постигнув в прозрении истинный смысл реальности. Прозрение, плод упорных духовных и физических упражнений, от­крывало перед человеком единство Инь и Ян в их вечном противоборстве. Мужское начало, разум и сила, слива­лось с женским — состраданием и сочувствием. Гармония внешнего и внутреннего, уверенность в своих мыслях, чувствах, поступках становились залогом состояния пер­манентного довольства и счастья для последователей Бодхидхармы. Совершенствование тела и предельное разви­тие физических способностей при занятиях кэмпо должно было способствовать духовному очищению, ясно-

лении Дэ называет возвращение в Пустоту идеалом чело­веческого познания. «Пустота, покой-преснота, безмолвие бездны, нуль деяния — все это мир неба, земли и апогей Дао-Да»,— пишет он. Ему вторит и Чжуан-цзы, утверж­дая, что «покой есть просветленность, просветленность есть пустота, пустота есть недеяние».

Многовековая традиция определяет сердце человека, его дух-разум {синь) как чистое зеркало, изначально способное к восприятию знаний, как незамутненную гладь вод, отражающую все сущее:

Тело — подставка светлого зеркала.

Светлое зеркало изначально чисто…

Эти слова принадлежат чаньскому патриарху Хуэй-нэну .(VI в.).

Чань — тренировка тела и духа во имя постпженпя высших истин.

Основанное на классической «Алмазной сутре» учение Чань нашло отражение в эмблеме, которая и в наши дни украшает стены многих спортивных залов Китая и Японии. Это изображение круга с двумя пересекающи­мися изогнутыми линиями — аллегория бытия Вселенной и человека, а отчеркнутые дугообразными кривыми доли олицетворяют взаимопереходящие начала Инь—Ян, вихре- образные метаморфозы пяти стихий. В магическом круге заключено кредо философии Чань, провозгласившей осо­знанную экзистенцию единственным путем к достижению блаженства в нынешнем и грядущем рождениях.

Лишенный поддержки и покровительства божествен­ного провидения человек в изменчивом мире должен был полагаться лишь на собственные силы, знания и опыт. Однако свои силы и знания, мужество, любовь к жизни он мог черпать из родников великой природы, постигнув в прозрении истинный смысл реальности. Прозрение, плод упорных духовных и физических упражнений, от­крывало перед человеком единство Инь и Ян в их вечном противоборстве. Мужское начало, разум и сила, слива­лось с женским — состраданием и сочувствием. Гармония внешнего и внутреннего, уверенность в своих мыслях, чувствах, поступках становились залогом состояния пер­манентного довольства и счастья для последователей Бод- хидхармы. Совершенствование тела и предельное разви­тие физических способностей при занятиях кэмпо должно было способствовать духовному очищению, ясности мысли, воспитанию гуманности, бесстрашия и реши­тельности.

Однажды знаменитый японский военачальник и поэт Датэ Масамунэ (XVI—XVII вв.) задумал найти нового настоятеля для фамильного дзэнского храма. Кандида­тура была ему вскоре представлена: Масамунэ пригласил к себе в замок монаха по имени Рин-ан. Когда монах явился, никто не вышел ему навстречу. В полном одино­честве он шел по залам и коридорам, наконец толкнул последнюю закрытую дверь и увидел хозяина. Князь Масамунэ стоял на пороге, занеся над монахом меч. «Что скажешь в этот миг между жизнью и смертью?» — грозно вопросил князь. Не теряя времени, монах нырнул под руку Масамунэ, обхватил его за талию и так тряхнул, что тот опустил меч от неожиданности и боли. «Опасные шутки ты шутишь»,— заметил Масамунэ, слегка опра­вившись после шока. «Ох, уж эта ваша гордыня!» — от­ветствовал монах, отпуская мертвую хватку.

Дзэнские монахи не только служили духовниками прославленных полководцев, но и были иногда наставил ками в кэмпо и даже сами во времена междоусобных смут активно участвовали в военных действиях, подавая при­мер неустрашимости и презрения к смерти.

Как гласит легенда, в 1582 г. войска объединителя Японии Ода Нобунага осадили монастырь Эрин-дзи в провинции Каи, где укрылись мятежные сторонники кня­зя Такэда Сингэн. Настоятель монастыря Кайсэн отка­зался выдать беглецов. Когда последние защитники мо­настыря собрались в надвратной башне и осаждающие подожгли первый этаж, настоятель обратился к братии с вопросом: «Итак, мы окружены пламенем. Как собирае­тесь вы в этот решительный миг вращать Колесо Закона Будды?».

Монахи спокойно отвечали, как они представляют себе переход в Небытие. Прежде чем все участники бе­седы познали «огненное прозрение», Кайсэн сложил стихи:

Нет нужды удаляться в уединение гор и вод,                                                                         чтобы предаться покойному самосозерцанию.                                                                 Если дух-разум умиротворен,                                                                                                   даже пламя покажется прохладным и освежающим.

Конечная цель практики Чань, как и других мистиче­ских учений Востока и Запада, определяется постиже­нием самого себя и слиянием с абсолютом. Однако, если в ортодоксальном буддизме праведник , постигнувший истину, разрывает цепь земных перерождений и входит в нирвану, в обитель невыразимого блаженства, то Чань призывает к другому.

Шаолинский монах с алебардой

Достигнув посредством медитации или под действием внешнего стимула внезап­ного интуитивного прозрения, человек не выпадает из реальной жизни, а лишь приобретает иное видение реаль­ности. Осознав свое место в мире, постигнув единство всего сущего, относительность добра и зла, человек обре­тает душевное равновесие и покой, поколебать который не в силах никакие бури п грозы. Считая, что законы жизни постигнуты, просветленный адепт Чань отказы­вается от мысли об изменении этих законов: его заботит лишь правильное следование естественному ходу вещей. Когда ученик спросил чаньского наставника, в чем смысл великого Дао, тот ответил:

—    В простом, здравом смысле. Когда голоден, ем, когда устал, сплю.

—    Но разве все делают не то же самое? — спросил ученик.

—    Нет,— отвечал наставник,— большинство не при­сутствуют в том, что они делают.

Итак, Чань призывает ощущать, переживать каждое мгновение земного бытия, воспринимать все окружающее как проявление «сущности Будды».

Предпосылкой к верному пониманию и ощущению мира служит очищение духа-разума (синь) от поверхност­ного жизненного опыта, плодов работы интеллекта и построений формальной логики. На передний план здесь выступает интуитивное познание. Благодаря Недеянию (увэй, яп. му-и — принцип, присутствующий также в философии индуизма и даосизма) человек избегает не­нужных действий, которые могут замутить чистоту духа-разума, и таким образом приходит к состоянию ан­тиразума (у-синь). В таком состоянии дух-разум, осво­божденный от парализующих его привычных клише и предрассудков мышления, становится предельно воспри­имчив. Человек соответственно способен дать адекватную мгновенную реакцию на любую неожиданность — напри­мер, на внезапное нападение. Именно эта особенность психотренинга Чань и по сей день привлекает к нему мастеров воинских искусств.

Психотехника Чань содержит множество замыслова­тых методик перестройки интеллектуальной, духовной, а также телесной структуры человеческого организма: темы для размышления над внешне алогичными ситуа­циями, диалоги с наставником, стимулирующие действия наподобие шокотерапии, наконец, практика кэмпо. Все они направлены на пробуждепие высшего разума, ирра­ционального прозрения. Символическим прообразом тако­го прозрения служит эпизод из жития Будды Шакья- муни. Когда Будда однажды молча показал учепикам цветок, никто не понял его; лишь старец Маха-Кашьяпа ответил улыбкой: он понял, что Будда своим жестом хотел обозначить передачу учения «от сердца к сердцу». Истина, согласно теории Чань, всегда вне слов, ее невоз­можно передать в книге. «Знающий не говорит, гово­рящий пе знает»,— сказано у Лао-цзы.

Потому и наставник не читает проповедей ученикам, а лишь стремится направить их собственный разум на путь очищения и Прозрения.

Впрочем, в чаиьских и дзэнских монастырях, конечно, изучались классические сутры буддийского канона, тща­тельно записанные поучения патрпархов, а также трак­таты по воинским искусствам. Книжное знание не отри­цалось в целом — отрицалась лишь его решающая роль в достижении Прозрения. Путь к Прозрению в филосо­фии Чань леяшт через Созерцание и Действие. Созерца­ние природы, людей и себя самого. Действие… Оно может быть любого характера: поэзия, живопись, скульптура, каллиграфия, садоводство, воинские искусства. Важно лишь, чтобы осознание своего Пути было достигнуто интуитивным прозрением и сохраняло силу на весь срок человеческой жизни.

Чань-буддизм выработал принципы естественной са­морегуляции, позволяющей человеку спонтанно вы­брать оптимальный вариант действия — будь то в смер­тельном поединке или в банальной жизненной коллизии. Чаньский психофизический тренинг направлен на стопроцентную мобилизацию возможностей человеческого мозга, на резкое обострение всех пяти чувств, на улучшение таких психических процессов, как память, образные пред­ставления, мышление. Как и в даосизме, опыт которого во многом обогатил культуру Чань, целью всей чаньской практики является пробуждение естественного начала в человеке, снятие многочисленных психических стопоров, привнесенных цивилизацией. Отсюда, кстати, и много­численные анекдоты о буйстве и хулиганском поведении « просветленных».

Шаолиньский монах с трезубцем

Патриархи Чань упорно отрицали трудности на пути к прозрению, утверждая, что оно доступно всякому, кто искренне верит в свою «природу Будды», доверяет есте­ству и следует его велениям. «Человек, который зрит свою истинную природу, свободен всегда и везде, в лю­бой ситуации,— говорит знамепитый Хуэй-нэн.— Он дейст­вует в соответствии с вопросом»

Хотя одни чаньские авторитеты не признавали необ­ходимости медитации или иных видов специального тре­нинга для достижения Прозрения, а другие настаивали на подобном тренинге, практиковали его, вероятно, все без исключения, правда, в различных формах.

Психофизический тренинг был единственным реаль­ным путем к осуществлению конкретных задач челове­ческой деятельности, на которую проецировалась чаньская философия жизни и которая, безусловно, требовала силы воли, твердости характера, способности принимать правильные решения. Поэтому одного лишь метафизиче­ского «прорыва» в область бессознательного ради дости­жения блаженной эйфории для адепта Чань было явно недостаточно. Если любой человек в образной системе Чань выступает художником собственной жизни, то та­кой художник должен иметь хорошую профессиональную подготовку, иначе картина его останется жалким диле­тантством.

Задачи психотренинга Чань сводятся к осознанию Ве­ликой Пустоты, достижению состояния отрешенности (не-я), к слиянию с мирозданием, к постижению нераз­дельности, недуальности бытия и относительности субъ­ективных оценок, к взаимопроникновению субъекта (че­ловека) и объекта, на который направлено его размыш­ление или действие.

В кэмпо понятие нерасчлененности субъекта и объек­та играет важнейшую роль. Своего противника боец воспринимает как часть и дополнение самого себя, как начало Инь, не существующее без Ян. При помощи спе­циальной психотехники он подстраивается к действиям противника-партнера,  используя каждый его промах, замечая все уязвимые места, подобно воде, заполняющей каждую выемку в камне.

То же сознание нерасчлененности, достигнутое путем самовнушения, позволяет мастерам воинских искусств совершать сверхчеловеческие на первый взгляд деяния. «Дух рассекает камни»,— гласит девиз, извлеченный из старинной китайской легенды. В незапамятные времена жил некий лучник. Днем и ночью он упражнялся в стрельбе из лука и снискал славу великого стрелка. Од­нажды темной осенпей ночью мастер, как всегда, трени­ровался в своем искусстве посреди безмолвия горного леса. Внезапно на утесе шевельнулась тень, и в лунном свете мелькнул силуэт замершего перед прыжком тигра. Мастер мгновенно наложил стрелу и спустил тетиву,метясь в голову тигра. Лес по-прежнему молчал. Мастер вернулся домой, а на следующий день отправился за шкурой, но тигра не нашел. Присмотревшись, он увидел свою стрелу, глубоко вонзившуюся в каменную толщу утеса. Тигра не было, стрелку лишь показалось, что во тьме прячется хищник, но его дух, все его жизненные силы, вся энергия сосредоточились на острие стрелы, которая пронзила камень, словно глаз зверя.

Шаолиньский монах тренирует пальцы рук

Искусство концентрации, мобилизации воли и жизнен­ной энергии, разработанное теоретиками «даосской йоги» и патриархами Чань, стало незаменимым подспорьем для мастеров кэмпо.

Состояние концентрации всех жизненных сил на еди­ной цели достигается в КЭМПО, во-первых, при помощи медитации пассивной и активной, во-вторых, за счет от­работки культуры движения и закрепления четких дви­гательных рефлексов путем многолетней тренировки, в-третьих, за счет умения контролировать и направлять поток жизненной энергии ци.

Например, существующие ныне в кэмпо тесты на рас­калывание твердых предметов (досок, брусьев, кирпичей, черепицы, булыжников) невозможны без должной кон­центрации и вхождения в своеобразный сомнамбулический транс (если, конечно, речь идет не о тонких учебных до­щечках). Сила удара в кэмпо имеет прямое биомехани­ческое объяснение — но оно действует лишь до известно­го предела. Обычный кирпич, даже два можно расколоть ударом кулака и без особой премудрости, но три-четыре кирпича уже нельзя. Вот как описывает современный мас­тер каратэ весь процесс: «Я расслабляюсь, и центр готов­ности перемещается ниже— в торс и ноги. Я чувствуй землю, дышу глубоко, мысленно направляю дыхание по торсу, ногам и рукам, представляю линию вектора силы, который проходит по ногам, потом вниз по рукам, по ла­дони, через бруски кирпичей. Я не фокусирую внимание на объекте… Через две-три минуты предметы меняют свою реальность, дыхание становится глубоким и рез­ким, зрение меняется, и галька на дорожке разрастается до огромных размеров, я вижу не малепькие камешки, а целые глыбы. Собственное тело кажется твердым, но в то же время легким и свободным. Наконец я подхожу к кирпичам, и если я вообще обращаю на них внимание, то они мне кажутся легкими, воздушными и податливы­ми. Делаю глубокий вдох, задерживаю его немного, по­том выдыхаю резко и ровно и, фиксируя внимание на векторе силы, позволяю руке следовать по нему. Моя ла­донь свободно проходит сквозь то, что раньше было кир­пичами. Я не чувствую ни прикосновения, ни отдачи, ни боли».

Основные фазы концентрации, в данном случае чаньской, но можно называть ее в целом йогической, сводятся к следующему: расслабление, перемещение центра тя­жести на Средоточие (дань-тянъ), глубокое дыхание, со­здание психической установки на данное действие и пред­варительное его проигрывание на образно-чувственном уровне, подключение всех психофизиологических меха­низмов к подготовке действия. В состоянии временного и, что очень важно, управляемого сомнамбулического транса происходит изменение визуального восприятия предметов, изменение в ощущении пространства, времени, веса и массы, появляется аналгезия — полная нечувствитель­ность к боли. В момент решающего удара происходит выплеск энергии — иногда с выкриком.

Поскольку практика психической саморегуляции с целью самосовершенствования занимала центральное место в Чань и Дзэн, воинские искусства рассматрива­лись прежде всего как средство подобной саморегуляции, а не как способ наиболее эффективного проявления агрессивности. Хорошо известно, что нервная система, особен­но в стрессовых ситуациях, оказывает большое влияние на деятельность всех систем организма — эндокринной, вегетососудистой, мышечной. Управляемая, «отрегулиро­ванная» нервная система, таким образом, может в экстре­мальных условиях мобилизовать все внутренние ресурсы организма для единого действия, вызвать резкое повы­шение «энергетической мощности» организма.

Тренировка монахов обители Шаолинь

Состояние концентрации не должно покидать бойца в течение всей схватки, хотя напряжение в момент ударов и блоков непременно чередуются с расслаблением. Психи­ческая установка на решительную схватку, на победу настолько важна, что порой исход поединка может решить лишь обмен взглядами. Тот, у кого в глазах мелькнет ро­бость и нерешительность, заранее обречен на поражение. При этом для бойца важно постоянно сознавать свою «не­расчлененность» с противником, с его телом и духом, необходимость органического вживания в процесс поедннка как в естественный природный процесс.

В случае если оба противника действуют основываясь на одних и тех же психических установках, побеждает технически более подготовленный. При равных возмож­ностях побеждает тот, у кого лучше развито комбинатор­ное мышление и способности к экспромту, так как при­нести победу может только нестандартный прием, най­денный в интуитивном озарении — плод психотехники Чань.

Как-то чаньский монах спросил учителя: «Говорят, когда лев бросается на врага, будь то заяц или слон, он употребляет всю свою силу. Что это за сила?» Учитель отвечал: «Дух искренности».

Истинность и искренность как полная самоотдача и предельная концентрация — одна из основных заповедей кэмпо.

Глобальные соответствия с различными аспектами и ответвлениями буддизма можно обнаружить в наследии кэмпо на любом уровне. Если даже предположить, что часть из них случайна, а еще одна часть произвольно экстраполирована, то и оставшейся части будет достаточ­но для того, чтобы осознать всю сложность и неодно­значность комплексной системы воинских искусств.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *