КАРАТЭ НА ОКИНАВЕ

Время не трать даром —

молод ты или стар,

Учись ударом

отвечать на удар.

Пусть крепче булатной стали

будет твоя рука,

Чтобы зря враги уповали

на мощь стального   клинка!

Из трактата по Окинава-тэ, XVIII в.

Лет тридцать пять назад любители острых ощущений в Америке и в Западной Европе неожиданно открыли для себя новый заманчивый источник экзотики. На глазах восхищенной публики заезжие японские мастера, как орехи, кололи руками кирпичи, трехдюймовые доски и стопки черепицы, отрубали рога живым быкам на арене, протыкали пальцами арбуз, прыгали через разогнавшийся автомобиль, сочетая свои головокружительные трюки с весьма утонченным и продуманным ритуалом. Немного времени спустя «невероятные» подвиги японских гастролеров уже повторяли молодые люди во всех уголках земного шара. Каратэ завоевало мир.

Современное японское каратэ в действительности пришло с Окинавы, крупнейшего острова архипелага Ртокю, лежащего на перекрестках торговых путей, в 500 км от Кюсю, в 600 км от Тайваня и в 800 км от южнокитайского побережья.

Немало беженцев из Японии, Китая и Кореи искали на островах Рюкю спасения от политических преследований. В XII в., когда самурайские дружины Тайра, разбитые в последнем сражении при Данноура (совр. Симоносэки) победоносными войсками Минамото, беспорядочно устремились на юг, многие переправились на Окинаву и таким образом познакомили местных жителей с передовым военным искусством. Первый король Рюкю, Сюнтэн (XIII в.) уделял большое внимание военному делу. При нем активно строились замки и крепости, росли поместья, шло обучение солдат. Население Окинавы, этнически тяготеющее к японцам и говорящее на диалекте Рюкю японского языка, в течение многих веков отстаивало независимость своего маленького государства, но в 1372 г. король Рюкю Сацудо признал вассальную зависимость от Китая. Минский император направил на Окинаву полномочного посланника с большим штатом. Со временем, в связи с усилением сепаратистских, антикитайских настроений, гражданский посланник был заменен военным. Хроники сообщают, что сразу же после подписания акта 1372 г. в Наху, столицу острова, прибыла специальная миссия из тридцати шести китайских колонистов, имевших задание распространять среди местного населения начатки знаний по мореплаванию, книгопечатанию и различным ремеслам. С 1392 г. китайская колония обосновалась в Кумэмуре, пригороде Нахи, а затем аналогичные поселения появились в городах Сюри и Томари. Хотя китайская община, как и во всех странах Юго-Восточной Азии, держалась особняком, именно из нее стали просачиваться в народ сведения о кэмпо.

Существует и другая (впрочем, не подтвержденная фактами) точка зрения, будто бы каратэ зародилось и развивалось на Окинаве как автохтонное воинское искусство. Эта концепция была особенно распространена до второй мировой войны, в период разгула японского национализма, и до сих пор находит приверженцев в лице ряда крупных мастеров японского каратэ (неокинавского происхождения). Вот что пишет по поводу таких утверждений Найто Такэнобу, автор книги «Введение в каратэ-до»: «Кое-кто считает, что каратэ — исконно окинавское воинское искусство, к которому китайское кэмпо очень немного прибавило. Конечно, с тех пор как на Окинаве поселились люди, легко себе представить, что там существовали какие-то виды рукопашного боя. Их в известном смысле тоже можно считать предками современного каратэ, но с такой версией древнего происхождения трудно согласиться. Уже то, что большинство терминов современного каратэ происходят от старокитайских, свидетельствует: определять каратэ как исконно окинавское бу-дзюцу — явное преувеличение».

Безусловно, не стоит переоценивать и роль Китая в деле насаждения кэмпо, ибо с XIV в. окинавское каратэ развивалось своим путем и создало много новых, оригинальных форм, стилей, направлений. К сожалению, письменные источники не донесли конкретных сведений о становлении окинавского каратэ до XVIII в. Известно лишь, что оно существовало.

Окинавский крестьянин в засаде (по японской гравюре)

В 1429 г. король Сё Ха-си окончательно объединил под своей эгидой три области Окинавы, именовавшиеся Хокусан (Северная гора), Нан-дзан (Южная гора) и Тю-дзан (Срединная гора, родовая вотчина Ся). Желая пресечь попытки мятежа и укрепить централизованную власть, Ха-си ввел запрет на ношение оружия (кин-бу) для всех, кроме королевской дружины и высших феодалов. Народ оказался совершенно беззащитен перед произволом чиновников и солдат, а также разбойничьих шаек, которых немало скрывалось в лесистых горах острова. Эти меры вынудили многих крестьян искать спасения в кэмпо, чтобы противопоставить оружию силу воли, твердость духа и стальную броню тренированных мышц.
Начало XVII в. принесло народу Окинавы суровые испытания. После того как королевство Рюкю отказалось поддержать военные авантюры Тоётоми Хидэёсн в Корее (1592 и 1597—1598), Япония получила формальный предлог для вторжения на архипелаг. С установлением централизованного правления сёгуната Токугава участь маленького королевства была решена. В 1606 г. властитель южнояпонского княжества Сацума, Симадзу Изхиса, испросив разрешения правительства, начал готовиться к походу на Окинаву. Операцию осуществили три тысячи самураев клана Симадзу на ста кораблях. Безоружные жители острова почти не сопротивлялись, а небольшой отряд солдат из гарнизона Нахи под предводительством Ся Мэя был усмирен огнем японских мушкетов. Окинава превратилась в протекторат Японской империи; население было обложено поборами и подверглось жестокой дискриминации.
В ответ крестьяне убивали сборщиков налогов и громили мелкие самурайские конвои. Тогда в 1609 г. японский наместник издал второй строжайший указ о запрещении носить оружие. На сей раз дело не ограничилось словами. По всей Окинаве, как и в Японии после указа Хидэёси от 1588 г., была проведена «охота за мечами» (катана-гари). Крестьяне, горожане и даже монахи, утаившие холодное оружие, подлежали смертной казни. Чтобы исключить малейшую возможность производства оружия, в деревнях были закрыты кузницы и конфискованы все железные предметы домашнего обихода. В период самых тяжких репрессий на село выдавался один-единственный нож для убоя скота и разделки туш, который хранился привязанным на центральной площади. Часовой охранял нож и давал его под расписку на короткий срок. В 1669 г. было запрещено даже производство церемониальных мечей для нужд местных феодалов и священнослужителей. В портах стража вела строжайший досмотр с целью пресечь контрабанду ножей и кинжалов.

Сопротивляться хорошо вооруженной армии голыми руками крестьянам было не под силу, но для того чтобы дать организованный отпор нескольким оголтелым насильникам, достаточно было двух-трех мастеров кэмпо. Население Окинавы начало объединяться в тайные общества и создавать союзы самообороны в деревнях и селах. Однако центрами распространения кэмпо все же были крупнейшие города.

Кэмпо на островах Рюкю в ту пору называлось просто Окинава-тэ (тэ по-японски «рука»), то есть «окинавскпй рукопашный бой» или то-тэ («волшебная рука»). На самой же Окинаве стили тэ различались соответственно по городам: Наха-тэ, Сюри-тэ и Томари-тэ. В течение всего XVII столетия школы тэ действовали в глубоком подполье. Все ученики давали клятву на крови о сохранении тайны. Если же кто-нибудь под пытками выдавал собратьев японским властям, предателя ждала позорная казнь. Его вывозили на лодке далеко в море и, слегка оцарапав, бросали несвязанным в воду. На запах крови собирались акулы и после недолгой игры в кошки-мышки сжирали клятвопреступника.
Поскольку в столкновениях с самураями окинавцам приходилось иметь дело с опытными воинами, искушенными во всех премудростях своего ремесла, шанс на победу был невелик, и этот шанс нужно было вырвать любой ценой. Тогда-то и появился на свет лозунг «одним ударом — наповал» (иккэн — хиссацу). Даже «спортивные» поединки между соперниками обычно приводили к летальному исходу. Годы упорных тренировок превращали руки и ноги в оружие страшной разрушительной силы, действующее по хитроумной и непредсказуемой программе. Особый упор делался на закалку рук и ног, так как пробить панцирь или расколоть самурайский шлем могла лишь поистине стальная рука.

В основном использовались старые китайские рецепты, хотя к ним было добавлено много нового. Так, укрепляя пальцы, ученик насыпал ведро фасоли и начинал методично по нескольку тысяч раз в день тыкать в это ведро сомкнутыми и разомкнутыми пальцами, пока из-под ногтей не брызгала кровь. Он должен был продолжать упражнения, невзирая на боль, в течение недель и месяцев, пока кончики пальцев не утрачивали чувствительность и не превращались в «рога». Одновременно следовало увеличивать силу удара, чтобы в конце концов «протыкать» всю массу фасоли до дна. Точно такая же процедура повторялась последовательно с песком, мелкой галькой, гравием, а иногда еще и со свинцовыми шариками. После нескольких лет усердных тренировок не стоило большого труда ударом «рука-копье» (кан-сю) пробить конское брюхо или бычий бок и вынуть внутренности.

Кулак закалялся вначале на простой макиваре — плотно перевитом снопе соломы окинавского изобретения. Макивара крепилась к амортизирующему шесту или доске и служила для отработки точности ударов, но также и для набивки рук и ног. От соломы снова переходили к фасоли, затем к песку, гальке, гравию и далее — к раскаленному железу. Рекомендовалось также поочередно макать кулаки в кипяток и ледяную воду. На лоне природы естественной макиварой служили молодые деревья, пружинящие при ударе. Однако удар с должной концентрацией ломал даже пружинящую ветку, а после нескольких лет работы — и само деревце. Примерно такой же закалке подвергались и ноги, а отчасти и голова. Данные последних лет свидетельствуют, что сила удара кулака в каратэ достигает 700 килограммов, а удара ноги — свыше 1 тонны. Возможно, старые мастера, посвящавшие тренировкам всю жизнь, добивались и большего. Закалка конечностей служила одновременно для постановки правильного, четкого и концентрированного удара. Отсюда берет начало и укоренившаяся в цюанъ-шу ив современном каратэ практика тамэси-вари — проб на разбивание твердых предметов.

Окинавский крестьянин выбивает из седла самурая

Для укрепления запястий и всей мускулатуры плечевого пояса служили своеобразные гантели, «камни силы» (тикара-иси) в виде каменного молотка на деревянной ручке или шара с продетой в него палкой. С той же целью использовались трапециевидные металлические гири китайского происхождения (тяси) весом от 5 до 25 килограммов. Иногда тяси представляли собой булаву на длинной ручке.

Сила «хвата» вырабатывалась при помощи специального приспособления. К столбу крепился поперечный рычаг, вращавшийся вокруг оси. К одному концу рычага подвешивался мешок с песком, на другой накладывалось запястье тыльной стороной вниз, пальцы сжаты в кулак. Распрямляя пальцы и поворачивая кисть, нужно было не дать перекладине опуститься и надавить ее вниз со своей стороны. Таково же было предназначение макиагэгу — примитивного устройства наподобие колодезного ворота без рукояти. Человек должен был поднять груз, подвешенный на веревке, вращая «ворот» руками.
В некоторых школах отрабатывалась техника «орлиные когти», позволявшая вырывать куски мяса из тела противника, а ударом «в фас» превращать лицо в бесформенное кровавое месиво. Обычно использовали большой глиняный кувшин, который постепенно наполняли водой или песком. Кувшин следовало взять за горлышко и продержать по возможности дольше. В другом варианте тот же кувшин закрывался пробкой и переворачивался. Ухватив за донышко, следовало перевернуть его не уронив — вначале резким махом, а затем и медленным движением кисти. Такого рода закалка (танрэн) и скоростно-силовая подготовка не были новшеством в кэмпо, по их тем не менее можно считать отличительной особенностью всех окинавских школ на раннем этапе.

Развитие искусства тэ на Окинаве шло «рука об руку» с освоением старых и новых видов малого и подручного оружия, которые со временем были канонизированы, обросли немыслимым количеством методических предписаний и формальных упражнений.

Самым надежным подспорьем для безоружного крестьянина в столкновении с самураем была, разумеется, хорошая палка, зарекомендовавшая себя на полях сражений в Китае, Корее, Вьетнаме и Японии. Классическим вариантом окинавского посоха (року-сяку-бо) считается круглая палка бо толщиной приблизительно 3 сантиметра и длиной 182 сантиметра, вырезанная из твердого дерева. Хотя техника владения бо была чрезвычайно разнообразна и включала многие сотни приемов, собранных в десятках формальных упражнений (ката), прежде всего она строилась на координации с ударами рук и ног. Важную роль играли также прыжки, позволяющие избежать удара по ногам и атаковать в неожиданном ракурсе. Существующие ныне колоритные ката с посохом, как правило, носят имена их изобретателей с добавлением слова кон (дубинка): Сакугава-кон (три варианта), Комэгава-кон, Тэрая-кон, Сунагакэ-кон, Симонака-кон, Сэдоко-кон«, Маруиси-кон, или, иначе, «Адамант» (Конго).

Хитроумными приемами палочного боя славились жители островков Яэяма и Хамахига, откуда в арсенал современного кэмпо пришло несколько оригинальных ката.

Не менее распространенным оружием мастеров тэ был безобидный с виду предмет, состоящий из двух палочек на перевязи — нунтяку. Между тем в руках профессионала сила удара нунтяку достигала полутора тонн. Такой «игрушкой» можно было расколоть стальной шлем, как скорлупку грецкого ореха. Нунтяку представляла собой модификацию обыкновенного китайского цепа, которым крестьяне испокон веков рушили рис.
Конструкция нунтяку чрезвычайно проста. Две палки из твердой древесины (палисандр, бук, граб, железное дерево и т. п.) высверливаются с торца таким образом, чтобы их можно было соединить двойным шнуром из шелковых нитей. Иногда вместо шнура используется тонкая цепь, которая крепится к торцам при помощи штифта. Палки могут быть круглые, равной толщины по всей длине (около 3 сантиметров), либо четырех- и восьмигранные с небольшим утончением к «крепежному» концу. Длина палок может варьироваться, но обычно не превышает локтя, а длина шнура между ними — ладони. Правда, в китайском варианте часто использовались нунтяку с цепочкой в 20 и даже 30 сантиметров.

Мастер окинава-тэ с парными нунтяку в бою

Хотя нунтяку издавна были известны на континенте как подручное оружие кэмпо, считается, что основной вклад в разработку техники и ее канонизацию внесли жители Окинавы. При всей своей примитивности нунтяку были весьма многопрофильным оружием. С их помощью можно было не только наносить сокрушительные удары, но и проводить удушение, тычки по болевым точкам, эффективные блоки против меча. Как и большинство видов оружия в каратэ, нунтяку часто использовались как парный инструмент для обеих рук, но могли функционировать и отдельно.
Освоение нунтяку считалось обязательным для мастера тэ и требовало нескольких лет занятий. Количество приемов с нунтяку, систематизированых в ката, очень велико, а смысл их совершенно неуловим для постороннего наблюдателя. Упражнения с нунтяку более чем что-либо другое в кэмпо производят впечатление магического действа. Основной принцип манипуляций с нунтяку — вращение по траектории «восьмерки» в разных плоскостях, иногда с перехватом из-под мышки или из руки в руку. При этом вокруг человека как бы создается защитное поле, постоянно присутствующее в схватке и нарушаемое только в момент удара. Старые мастера уделяли большое внимание скорости вращения. Некоторые могли судить о четкости исполняемой ката с закрытыми глазами, прислушиваясь только к равномерному гудению рассекаемого воздуха.

Одной или двумя нунтяку можно также блокировать меч или копье, захватывать «клешней» руки и шею противника.
В действиях с нунтяку использовались все основные стойки кэмпо. При работе в одинарном варианте вторая рука служила для обычных ударов и блоков по системе тэ.

Не менее любопытным «сельскохозяйственным» оружием окинавских крестьян были рычаги для вращения мельничных жерновов — туйфа (или тонфа). Поистине, только суровая нужда могла побудить фантазию деревенских тружеников к созданию грозного оружия из обычной деревянной чурки. Тонфа представляет собой круглую или четырехгранную палку из твердой древесины длиной около полуметра с перпендикулярной рукоятью на расстоянии 15 см с одного конца. В исходном положении рукоять зажималась в кулак, а сама палка располагалась как протектор по всей длине предплечья, длинным концом к локтю. При этом спереди деревянный выступ служил как бы продолжением кулака, а сзади — локтя. Базовая техника владения тонфа, как и прочими видами подручного оружия, была теснейшим образом связана с элементами тэ — основными стойками, блоками, тычковыми и рубящими ударами. Учитывая особенности инструмента, приходилось делать упор на ударах предплечье« и локтем. В то же время тонфа позволяла наносить и удары наотмашь — вращением палки вокруг оси-рукояти и удлинять руку в тычковом ударе, провернув палку на сто восемьдесят градусов, длинным концом вперед. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, тонфа как парное оружие было незаменимо в схватке. С двумя тонфа мастера смело выходили против нескольких самураев с мечами и побеждали.

В староокинавской системе тэ в период самых жестоких гонений на железное оружие родился стиль единоборства под названием тимбэй с использованием двух предметов: маленького деревянного или кожаного щита с отверстием для наблюдения (то-хай) и деревянной лопатки для ворошения риса (хэра). Однако приемы боя с хэра канонизированы не были и впоследствии исчезли.

Другое оружие из сельскохозяйственного арсенала, серп (кама), благополучно дожило до наших дней. В отличие от боевого самурайского серпа обычный крестьянский серп имел небольшое лезвие в виде клюва попугая, заточенное только с внутренней стороны. Прочная рукоятка длиной 40—50 см шла с небольшим утончением в верхней части, у лезвия. Манипуляции с серпом по принципу «вращения пропеллера», напоминающие действия циркового жонглера, чрезвычайно разнообразны и построены в основном на технике тэ, с известными дополнениями. Успешно использовался серп и как метательное оружие. В парном варианте кама оставлял мало шансов противнику, вооруженному мечом, но даже один серп в умелых руках мог принести победу.

Наиболее оригинальным оружием окинавского происхождения является, вероятно, трезубец — сай, сделанный из тяжелого цельнометаллического стержня длиной 40— 50 см и весом от 400 г до 1,2 кг с двумя крючкообразными боковыми отростками. Короткая часть стержня с шишкой на конце служит рукояткой. Заточены только колющие острия лезвия и отростков. Когда именно и кем был изобретен сай, неизвестно, но, очевидно, его популяризаторами были монахи одной из тантрических буддийских сект, поскольку прообраз сай мы находим в священном символе могущества тантризма, божественном трезубце ваджра. В храмовой скульптуре сект Сингон и Тэндай нередки изображения Фудо Мёо (Пресветлого Непоколебимого бога) с мечом в виде ваджры. Существовали они также в более древней китайской и индийской иконографии.

Оружие каратэ

Изначально ваджра, жезл Алмазной крепости, служил олицетворением молнии Индры — оружия, поражающего врагов в индуизме, а впоследствии и в буддизме. В символике Сингон ваджра воплощает прежде всего нерушимую крепость Учения Будды, его высшую Правду и Знание, преодолевающие все земные привязанности. Меч-ваджра. — это меч мудрости, разящей демонов.
Хотя эмблема трезубца издавна была знакома японцам, практическое применение он нашел только па Окинаве, неведомыми путями внедрившись в крестьянские союзы самообороны. Как правило, мастера носили сразу три сай, один из которых служил метательным оружием, а два других использовались для фехтования. Конструкция сай позволяла наносить колющие и тычковые удары обоими концами, парировать и ломать меч при помощи крючкообразных отростков, ставить отводящие блоки, повернув трезубец остриями к себе и положив на предплечье. Как и с прочими видами подручного оружия каратэ, с сай существовало множество обусловленных комбинаций приемов. Многие ката в точности воспроизводили упражнения тэ, но при этом руки как бы подкреплялись трезубцами. В действиях с сай основную сложность представляют жонглерские вращательные пассы с проворотом оружия в разных плоскостях вокруг кисти неуловимым движением пальцев.
Мастерством изготовления сай и тонфа, а также сложными методиками тренировок с этими видами малого оружия особенно славились район Цукэнситахаку на Окинаве и островок Хамахига у окинавского побережья.
Последнее из дошедших до нас вспомогательных средств окинавского тэ — веревка или цепь с укрепленными по обоим концам свинцовыми или каменными грузилами (сурутин). Внимательный читатель легко уловит в ней сходство с самурайской Всесильной цепью (манрики-гусари) и цепями из арсенала китайских школ.

Как и в случае с сай, здесь можно провести параллель с еще одним атрибутом божественного Фудо Мёо в иконографии тантризма — священной веревкой для улавливания демонов (саку). Окинавский сурутин мог использоваться в равной степени для нанесения удара по принципу кистеня и для «опутывания» противника — его рук, головы, ног или оружия. В базовых упражнениях сурутин напоминает нунтяку непрерывным вращением по «восьмерке» с перехватом из руки в руку вокруг корпуса.

В Новое время, уже после легализации и рассекречивания каратэ в Японии, подручные виды оружия еще долго оставались вне поля зрения любителей. Лишь после войны начался бурный расцвет так называемых старинных малых воинских искусств (ко-будо), снискавших популярность во всех частях света, с центром в виде Окинавской федерации ко-будо.
Несколько десятилетий подготовка мастеров кэмпо в лоне тайных обществ и союзов самообороны протекала в обстановке строжайшей секретности. От того времени не осталось ни имен наставников, ни названий школ. Можно лишь догадываться, что крестьяне и горожане широко прибегали к советам китайских колонистов. Первые относительно подробные сведения об окинавском кэмпо появляются лишь в середине XVIII в., когда накал антияпонской борьбы заметно спал и наметился переход к мирному слиянию культур.

Известно, что в середине XVIII в. некий Сакугава из Аката, проживший несколько лет в Китае и занимавшийся там шаолиньским цюань-шу, а также бо-дзюцу, вернулся на родину и основал в городе Сюри частную школу Каратэ-но Сакугава. То был первый случай употребления в названии школы слова каратэ. Однако еще с конца XVI в. предания донесли имя непобедимого бойца Яра из деревни Тятан. Сын деревенского старосты Яра подростком был отправлен в Китай, где усердно изучал цюань-шу (школы «внутреннего направления» Син-и и систему ци-гун). По возвращении на Окинаву он открыл в родном селенье небольшую школу тэ и оставил в наследство потомкам чрезвычайно эффективные комплексы упражнений с посохом и трезубцем — Тятан Яра бо-ката и Тятан Яра сай-ката.
До XX в. слово каратэ на Окинаве писалось двумя иероглифами: кара буквально означает «Китай периода правления дипастии Тан», но иногда употребляется и в расширительном смысле — для передачи понятия «Великий Китай», и тэ — «рука». Как мы уже знаем, слово тэ и раньше использовалось в значении «рукопашный бой».
Есть и другая версия, скорее всего плод измышлений позднейших теоретиков, однако о ней стоит упомянуть. В IV в. японцы завоевали крайний юг Корейского полуострова, где образовался небольшой доминион Мимана (феодальпое княжество Карак), впоследствии поглощенный крупными государствами Пэкче и Силла. Название Карак и позже, после исчезновения княжества, часто прилагалось к самой Корее и корейским товарам, которые проникали на Японские острова в изобилии и очень ценились. Считается, что слово кара, напоминающее по звучанию Карак, может быть связано с какой-то разновидностью корейского кэмпо. Но ошибочность подобного заключения очевидна. Во-первых, прилагательное карак вышло из обихода не позднее VII—VIII вв., когда в Японии вообще не существовало ни самурайства, ни классических бу-дзюцу. Во-вторых, сами японцы до прошлого столетия понятия не имели о слове каратэ, ибо оно зародилось на Окинаве, а ранняя история Окинавы имеет мало общего с историей Японии. Итак, кара означало «Китай». Кто же, когда и почему заменил старый иероглиф кара на омонимичный новый — впрочем, весьма удачный — со значением «пустота», а также «небо»? Если вспомнить буддийский тезис о слиянии с Великой Пустотой, мы поймем, что автор нового термина каратэ выбрал оптимальный вариант. Этим автором был отец современного спортивного каратэ Фунакоси Гитин, который писал в своих «Наставлениях по каратэ» («Каратэ-до кёхан»):

«По традиции и сам я в прошлом пользовался иероглифом кара („Китай»). Однако из-за того, что люди путают каратэ с китайским кэмпо, а также в силу того, что окинавские воинские искусства теперь могут считаться общеяпонскими, было бы неправильно и даже в некотором смысле унизительно продолжать использовать в названии каратэ иероглиф „Китай». А потому, вопреки множеству протестов, мы отказались от старого иероглифа и заменили его на новый — „пустота»». Заодно тем же путем были исправлены названия многих комплексов формальных упражнений ката, связанных с именами китайских мастеров.

Тем не менее корни окинавского каратэ явно уходят в толщу континентального кэмпо. Мы не можем привести точные сроки указанных событий, но в «Хронике Большого острова» («Осима хикки», середина XVIII в.), принадлежащей кисти Тобэ из Тоса, со слов Сиодайра, жителя Сгори, записано: «Китайский посланник Гун Сян-цзюнь нрибыл в сопровождении нескольких учеников на Окинаву, где передал местному населению традиции одного из видов кэмпо».

Фунакоси Гитин, пересказывая в своих мемуарах устные предания островитян, называет некоторые имена. К сожалению, китайские фамилии в тексте у Фунакоси даются без иероглифов, в азбучной транскрипции и в японском чтении, так что восстановить, как они звучат по-китайски, невозможно. Известно лишь, что Сакияма, Гуси и Томоёри, все трое жители Нахи, занимались кэмпо под руководством китайского военного атташе, которого они называли Асон. Мацумура и Маэдзато из Сюри вместе с Когусуку из Кумэ были учениками другого китайского офицера — Иваа. Симабуку из Уэмондзн, Хита, Сэнаха, Гуси, Нанахама, Арагаки, Хигаонна и Куваэ из Кунэнбоя учились у третьего китайского атташе — Вай-синдзана. Наконец, Гусукума, Канагусуку, Мацумуро, Оятомари, Ямада, Накадзато, Ямадзато и Тогути из То-мари — у некоего безымянного китайца, прибывшего на Окинаву из провинции Фуцзянь. Такое пристрастие к китайским учителям сам Фунакоси объясняет своего рода синоманией, издавна существовавшей в привилегированных кругах Окинавы и распространившейся на все — от посуды до воинских искусств. Вероятно, тут сказывалась и прямая оппозиция навязанной извне японской культуре, которая формально считалась господствующей.

Каждый из перечисленных мастеров внес немалый вклад в развитие окииавского каратэ, но самой примечательной личностью был, пожалуй, Мацумура Сокон из Сюри. Как правительственного чиновника его в 1830 г. командировали в Китай со специальным заданием усовершенствовать свои познания в кэмпо. Вернувшись через несколько лет на Окинаву, он открыл в Сюри школу под названием Сёрин-рю гококу-ан каратэ (букв. «Каратэ школы Шаолинь, предназначенное для защиты отечества»). В дальнейшем эта же школа именовалась кратко Сёрин-рю. Правда, в начале XX в., в эпоху поголовного «переименования», чтобы отмежеваться от китайских предшественников, иероглиф сё в слове сёрин («молодой лес») был заменен на другой, созвучный, со значением «светлый». Тот же Мацумура, по слухам, впервые приобщил сбоих соплеменников к игре в го. В 1848 г. он был удостоен звания Верховного наставника воинских искусств острова Окинава. Мацумура пропагандировал жесткое, силовое каратэ в классической старошаолиньской манере, которая, впрочем, не всегда оправдывала себя при встрече с вооруженным противником. Сам Мацумура славился как непобедимый боец-силовик, но в жизни ему были не чужды человеческие слабости, и при случае он охотно прибегал к «военной хитрости».

Основными требованиями Мацумура были быстрота, резкость, сила и четкое знание базовой техники. Уходы, увертки и финты считались унизительным трюкачеством. Метод Мацумура одно время доминировал на Окинаве, находя союзников и среди мастеров старых стилей, особенно Наха-тэ.
Жена Мацумура по имени Ёнаминэ Тиру также происходила из семейства мастеров тэ.

Значительные усовершенствования внес в стиль Мацумура его ученик Асато Анко. Тактика его заключалась в быстрой смене атаки и ухода при обилии уклонов, нырков и отвлекающих маневров. Новую технику Асато блестяще продемонстрировал в поединке со знаменитым мастером меча, Кирино Тосиаки. Увертываясь от клинка, он нырнул под руку противника и двумя точными ударами кулака и колена поверг его на землю.
Учениками Асато были все основатели ведущих школ современного каратэ: Фунакоси Гитин (Сёто-кан), Мияги Тёдзюн (Годзю-рю) Мабуни Кэнва (Сито-рю), Хи-гаонна Канрю, Кяму Тёдзюн и другие.

Сакияма из Нахи передал свои познания роду Тоёмигусуку. Гусукума из Томари стал учителем чрезвычайно популярного на Окинаве мастера Итосу Ясуцунэ, который, в свою очередь, оказал огромное влияние на Фунакоси и Мабуни.

Итосу за свои восемьдесят пять лет жизни совершил немало подвигов. В юности он одолел быка, сражаясь голыми руками, в 1856 г. нанес поражение свирепому На-миноуэ, чемпиону каратэ из Нахи, в глубокой старости продемонстрировал преимущества тэ перед новым видом кэмпо — дзю-до. Имя Итосу зашифровано в иероглифах названия школы Сито.

К концу XIX в. окончательно оформились два магистральных направления каратэ на Окинаве, внутри которых существовало множество школ, секций и ответвлений. Одно культивировало физическую мощь, резкость, четкость, закалку рук и ног, устойчивость и пробивную силу. Школа называлась Сёрэй («Просветленная душа») и основывалась главным образом на традиционных принципах староокинавского кулачного боя — тэ. Несколько ката, вошедших в арсенал современного каратэ, относятся непосредственно к школе Сёрэй. Это прежде всего «Железный рыцарь» (Тэкки) в трех вариантах с исходной «стойкой всадника»; «Десять рук» (Дзюттэ); «Полумесяц» (Хангэцу) с характерным движением рук и ног по дуге, и Дзион (название связано с буддийским храмом в Китае, но, возможно, и с именем монаха-воителя XV в. Дзион, прославившегося также как мастер бо-дзюцу).

Второе направление оформилось в школу Сёрин, улучшенную и модифицированную учениками Асато Анко. В технике Сёрин-рю преобладал тонкий маневр, обманные пассы, движение враскачку, вперед-назад с попеременным использованием рук и ног по принципу: «Хочешь ударить рукой — сначала взмахни ногой, хочешь ударить ногой — сначала взмахни рукой». Этот легкий, подвижный стиль был доступен любому — даже очень низкорослому и слабосильному человеку. Им овладевали без особого напряжения даже женщины и дети. К школе Сёрин относятся многие «программные» ката:
«Покой и уверенность» (Хэйан) в пяти вариантах. Название подразумевало уверенность в себе, идущую от знания техники;

«Проникновение в крепость» (Бассай), где постоянная смена рук в блоках и ударах уподобляется осаде вражеской крепости;

«Созерцание небес» (Канку). В первом движении ката действительно поднимают руки и возводят глаза к небу, но раньше ее название записывалось как имя Гун Сянцзюня;

«Полет ласточки» (Эмпи). В этой ката преобладает атака на уровне головы и груди, после которой противника хватают и перетягивают на себя, одновременно атакуя. Движение напоминает порхание ласточки вверх и вниз;

«Журавль на утесе» (Ганкаку) с периодически повторяющейся «журавлиной» стойкой на одной ноге.

В народе любили и практиковали обе школы со всеми их ответвлениями, по в XIX в., когда исчезла необходимость при столкновении убивать противника и тренировать руки и ноги для пробивания стальных доспехов, большинство стали отдавать предпочтение облегченному стилю школы Сёрин, где, кстати, повышенное внимание уделялось нравственному воспитанию человека. О преимуществах Сёрин-рю рассказывает следующая поучительная история.

Суэки, изучавший каратэ школы Сёрэй, жил в сельской местности неподалеку от города Ёсю. Однажды в их деревню забрел странствующий мастер школы Сёрин и в поединке легко одолел Суэки. Тот, как было принято в таких случаях, пал в ноги мастеру и попросился в нему в ученики. Мастер согласился остаться в доме Суэки и занимался с ним каждый день в течение нескольких месяцев. Изрядно поднаторев в ката Сёрин-рю, Суэки решил, что достиг искомого уровня компетентности и предложил мастеру поединок, но снова позорно проиграл. Пристыженный, он простился с мастером, который вновь отправился путешествовать, а сам с удвоенной энергией продолжал тренироваться. Когда на деревню напала шайка разбойников, Суэки обратил их в бегство, убив несколько человек голыми руками. Слухи о его подвиге разнеслись по округе, и немало желающих испытать свою силу явилось к дому Суэки, но ни один не ушел победителем.
Спустя некоторое время Суэки, уверовав в свои возможности, захотел во что бы то ни стало найти своего учителя и снова сразиться с ним. Как-то раз, попав в Ёсю, он увидел толпу на площади. Оказалось, что там неизвестная юная монахиня демонстрирует ката каратэ. Зеваки, узнав мастера Суэки, стали предлагать ему схватиться с девушкой, но тот колебался, раздумывая, стоит ли унижать себя схваткой с существом слабого пола. Кончилось тем, что девушка сама предложила ему поединок и за несколько минут довела до полного изнеможения своими стремительными, хлесткими ударами, неожиданными нырками, упругими блоками. «Сдаюсь!» — вымолвил Суэки, едва держась на ногах. «У кого ты учился?» — спросила девушка. «Сначала у наставников стиля Сёрэй, а затем у Миура, мастера Сёрин-рю»,— честно признался Суэки. «Так знай же, что Миура мой старший брат,— сказала монахиня,— Я увидела в твоих движениях что-то знакомое и только потому не стала тебя добивать. Как видно, ты недолго прозанимался у моего брата».
Пристыженный Суэки вернулся в родную деревню. С тех пор он всю жизнь посвятил каратэ и добился великих успехов, но никогда больше не искал встреч с другими мастерами, осознав, что горизонты каратэ безграничны и всегда на сильного найдется сильнейший. Смысл истинного каратэ открылся для него в непрестанном самосовершенствовании.

Основы староокинавского каратэ школы Сёрин наглядно иллюстрирует анонимный классический трактат на древнекитайском языке, приложенный в оригинале к «Наставлениям по каратэ» Фунакоси Гитина и, видимо, послуживший верой и правдой многим поколениям мастеров тэ. Был ли неизвестный автор трактата китайцем или окинавцем, трудно сказать, так как владение древнекитайским (вэнъ-янъ) языком всегда входило в программу конфуцианского образования и любой интеллигентный японец свободно читал и писал по-китайски. Существовала и богатая японская литература, в том числе поэзия, на китайском. Во всяком случае, трактат, написанный наполовину прозой, наполовину стихами, принадлежит носителю традиций шаолиньского кэмпо. Лаконичные, предельно емкие тезисы трактата, которые мы приведем здесь с незначительными сокращениями, касаются наряду с проблемами моральной и психической подготовки важнейших аспектов освоения техники. Как исторический документ трактат, несмотря на отсутствие автора и точной датировки, представляет огромную познавательную ценность. Правда, туманный стиль изложения и условные названия приемов, типичные для пособий по кэмпо и рассчитанные на аудиторию «посвященных», сильно затрудняют понимание отдельных мест, но здесь важно прежде всего общее впечатление от чтения текста:

«…Искусство это следует применять лишь для спасения людей, но отнюдь не для нанесения вреда. Лишь тот, кто душой постигнет природу человеческую, может быть приобщен к Учению.

Оное искусство различается на легкое (поверхностное) и тяжелое (глубинное). Потому ради обретения подлинного мастерства во многих формах следует утвердиться в связи своей с Учением. Тут нерадивым придется претерпеть немало трудностей, ибо нерадивые ученики заслуживают того, чтобы с ними обращались как с преступниками, избивающими неповинных людей, коих следует заковывать в кандалы…

Особое внимание надо обратить на быстроту. Помни, что бой — не игра в игрушки. Как только увидишь пустоту (в обороне противника),— проникай в нее. Как только увидишь, что противник отступает,— преследуй. Важно всегда правильно рассчитывать. Бойся утратить [духовное] соприкосновение [с противником].

Те, кто смотрит со стороны, смеются над моим  „мелочным» искусством за то, что учу я смотреть всегда и вверх, и вниз, и вправо, и влево, соразмеряя движения с движениями противника. Но такова [истинная] наука кулачного боя.

Следуя правилам, нужно [в ответ на атаку противника] резко контратаковать; когда же контратака достигает цели, упорно преследовать отступающего противника. Как только противник откроется, бросайся на него. Нанес удар — отступи, потом снова приблизься. Правило состоит в том, чтобы подходить к противнику и отходить попеременно. Сверху движения [рук] должны напоминать двух порхающих бабочек; снизу [ногами] нужно действовать подобно умелому рыболову, резко подсекающему рыбу.

Сила и стремительность тигра, волка. Ярость лютого тигра. Вот как нужно вести себя настоящему мастеру в рукопашном бою.

Очень важно постигнуть способ приложения силы, [закон] сочетания твердого и мягкого, кажущегося и действительного. Твердое переходит в мягкое, мягкое переходит в твердое, Где твердое ломается, выявляется мягкое.

Тело колеблется из стороны в сторону, ноги быстро меняют положение, переступают с места на место, перенося тело,— и так сможешь проникнуть в тысячу врат. Но законы наступления и отступления нельзя постигнуть обычными чувствами».

И далее:

«Если желаешь атаковать с востока [слева, по китайским понятиям],— сначала ударь с запада [справа].

Если хочешь перейти в решительное наступление,
надо сокрушить „становой хребет» противника [то есть лишить его силы].

Если захватил противника спереди,
будь готов встретиться с его Инь [„коварной податливостью»],
Ибо он, пытаясь освободиться,
может [неожиданно] нанести ответный удар
ногой.

Тогда [отбивай], сделав руку „чашей»
и используй свою „макушку» [колено].

При ударе ногой
следует стараться провести „крючок»
[подсечку],

Если же тебя захватили за ногу,
уходи в падении, Но тут во взаимодействии рук и ног
не должно быть ни малейшего просчета.

Если желаешь ударить ногой спереди,
сначала [притворись, что] поворачиваешься
тылом.

Как только противник свалился наземь,
наваливайся на него, дави — победа твоя.

Если хочешь атаковать [рукой] справа,
сначала действуй правой „макушкой»
[коленом]

Если он приблизил „китайское яблочко» [кадык]
к твоему рукаву,

ткни его пальцами в „камфарное дерево» [в трахею].

Если сложением противник невелик и ростом низок,
используй внезапно ноги.

Если он схватил тебя за волосы и тянет,
освобождайся при помощи ногтей.

Если хочешь обойти противника с тыла,
используй силу твердого и мягкого.

Если тебя бросили на землю,
вклинивайся [ногой] в его „гордость» [пах],

Если хочешь противника убить, заставив „хлебнуть грязи»,
ткни его пальцами в горло.

Если хочешь ударить ногой,
сначала ткни его рукой.

Если противник ухватил тебя за полу [куртки],
освобождайся с помощью колена.

Если противник крупного сложения и высокого роста,
атакуй его в средней части [грудь и живот]

Если он схватил тебя за горло,
[освобождайся] сильным рубящим ударом
рукой.

Если он ухватил тебя за волосы и резко мотает твою голову,
нанеси сильный прямой удар кулаком.

Если противник обхватил тебя сзади, резко ударь головой назад.

Если противник тесно прижался спереди
используй колено [для удара в пах].

Если противник бьет ногами на высоком уровне,
надо проходить к нему в тыл [поднырнув].

Если же он хочет нанести удар ногой на среднем уровне,
лучший способ — уйти в падении.

Если тебя схватили снизу [за ноги],
напрасно пытаться устоять [надо мягко упасть].

Передвигаясь враскачку, не подпускай противника близко
и не давай ему достать тебя ногой…»

Такого рода инструкции в виде трактатов-макимоно имелись, разумеется, во всех крупных школах каратэ. Континентальное их происхождение несомненно, однако так же несомненно и то, что каждый мастер мог по-своему интерпретировать общие положения трактата, вносить свои поправки в приемы, в технику исполнения, наконец, в комбинации. Мастера, отошедшие от изначальных традиций той или иной школы, зачастую уже и не слышали о существовании макимоно, следуя лишь устным наставлениям и действиям своего непосредственного учителя, причем этот процесс «отчуждения» особенно стремительно развивался в XX в. Что касается философской базы каратэ, связанной с кардинальными положениями буддизма, то с ней дело обстояло еще сложнее. Окинавское каратэ, взявшее изначальную установку на военно-прикладные цели, в средние века больше было направлено на выживание, чем на достижение идеальной вселенской гармонии, поэтому к XX в. связи с учением патриархов кэмпо были почти полностью утрачены. Шовинистическая кампания периода японо-китайской войны (1894—1895) вовсе перечеркнула связи японского «субстрата» с континентом. Отныне и навеки Японская империя намеревалась диктовать свои законы и свою моду на воинские искусства народам Азии.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *