ДЗЭН И ВОЕННАЯ ПОДГОТОВКА САМУРАЕВ

Станет с годами
скала отшлифованной галькой,
не прерывая
вечную цепь превращений в этом изменчивом мире…
Одзава Роаи (XVIII в.)

При всех различиях школ, течений и направлений большинство японских бу-дзюцу сходятся в единой системе психофизического тренинга кэмпо, воплощающего жизненную философию Дзэн-буддизма. Дзэн называют религией самураев. Правильнее было бы назвать его способом постижения Пути, духовной опорой личности на стезе самосовершенствования.
Со времени своего утверждения на японских островах (XII—ХШ вв.) Дзэн был тесно связан с жизнью самураев, повседневно предоставляя воинам моральную и философскую поддержку. В плане моральном буси ценили Дзэн как религию, которая призывает, ступив на избранный путь, не оглядываться назад. В плане философском преимущества Дзэн сказывались в отрицании различия между жизнью и смертью, бытием и небытием. Суровые воины, превыше всего ставившие простоту и не склонные к праздному умствованию, находили мотивировку своих устремлений в доктрине Дзэн. Аскетическая направленность Дзэн-буддизма всегда прекрасно сочеталась с воинственностью. Не случайно колыбелью кэмпо в Китае стали чаньские (дзэнские) монастыри. Формируя целостную и целеустремленную личность, Дзэн призывал полагаться в жизни только на себя и черпать силы из гармонического слияния с природой.
Философия Дзэн, утверждающая непознаваемость Единой Вселенной, отрицает доминанту объективной реальности, которая провозглашается иллюзорным плодом человеческого воображения. Отрицает она и Бога, требующего послушания и распределяющего души смертных между раем и адом. В учении Дзэн человек предстает манифестацией жизненной силы мироздания — силы, дающей почти неограниченные возможности. Участвуя в бесконечном цикле метаморфоз, человек должен сам конструировать свой микрокосм — всемерно развивать заложенные в нем способности: углублять мудрость, наращивать силу, культивировать мужество и любовь к ближнему.
Важным моментом в практике Дзэн является «снятие дуальности», осознание взаимосвязи и взаимозависимости всех частиц мироздания, в том числе духа и тела, ментального и физического начал. Отсюда следует возможность достижения физического совершенства путем улучшения собственных морально-этических качеств, гармонического развития духа и плоти.
В отличие от ортодоксального буддизма Дзэн не требовал от человека полного забвения мирских страстей и влечений во имя достижения нирваны. Утверждая, что каждому под силу стать Буддой, мастера Дзэн учили, что нирвану следует искать посреди сансары (мира страстей), а не вдали от него. Доктрина Дзэн апеллировала к духу и разуму обычного человека, подталкивая его к интуитивному познанию Пути, к мобилизации всех своих внутренних ресурсов из сферы сознательного и подсознательного для приобщения к высшей иррациональной мудрости.
Специфической особенностью Дзэн стала концепция Прозрения (сатори) — конечной цели всех духовных и физических упражнений. Прозрение означало реализацию в сознании индивидуума высшей, абсолютной, вне-«временной Истины бытия. Однако, если в большинстве буддийских сект Прозрение предшествует «вхождению в нирвану», то сатори в Дзэн лишь очищает дух для дальнейшего следования по жизненной стезе. Удостоившийся благодаря своему радению сатори вступал в перманентно длящееся состояние просветленности (яп. саммай, инд. самадхи). У человека, по образному выражению дзэнских мастеров, открывался «третий глаз», и он начинал видеть действительность как бы со стороны за счет обостренной восприимчивости всех пяти чувств. Сатори с последующим вхождением в саммай, ощущение в себе великой космической Пустоты считалось необходимым в системе Дзэн для любого занятия, будь то поэзия, каллиграфия или борьба.
Не навязывать природе свои желания, но мгновенно откликаться на ее зов — такова высшая мудрость Дзэн. «Все на свете требует спонтанности в исполнении и не должно делаться предумышленно. То, что обдумывается заранее, не соответствует реальности. Нет в мире ничего такого, к чему Пустота не могла бы приспособиться,— неважно, длинное оно или короткое, квадратное или круглое. Только дух, проникнутый Пустотой, может совладать с любым препятствием»,—писал дзэнский патриарх Такуан (1573-1645), внесший неоценимый вклад в разработку философской базы японского кэмпо.
Подвижники дзэнского учения в Японии, тесно связанные с интересами самурайства и сами, как правило, выходцы из самурайского сословия, ревностно углубляли прикладные аспекты Дзэн, приспосабливая их к нуждам воинов. Одним из таких подвижников был патриарх Ха-куин (1686-1769), придававший большое значение физической подготовке адептов и «динамической» практике Дзэн .В автобиографии Хакуин приводит любопытный эпизод. Как-то раз, когда он, слабый и болезненный подросток, принимал ванну, сидя в бочке с водой, служанка подбросила слишком много дров и вода стала нестерпимо горяча. Представив себе мучения грешников в аду, мальчик с воплем выскочил из бочки. С той поры оп утвердился в намерении стать буддийским монахом и дал обет: «Пока я не достигну такого могущества, что ни огонь, ни вода не будут страшны моему телу, я не оставлю стараний, пусть даже это будет стоить мне жизни».
Прошло много лет, и Хакуин достиг почти всего, о чем мечтал в детстве. Вот, что писал он в старости другу: «Сейчас мне семьдесят, но я ощущаю в себе в десять раз больше сил по сравнению с тем, что было в возрасте тридцати или сорока лет. Я крепок телом и духом: могу подолгу не спать. Мне случается проводить по два, три, а то и по семь дней без сна, но на работе ума это никак не отражается… Если заботиться о здоровье тела и предаваться дзэнскому самосозерцанию, будешь часто обретать прозрение, не стремясь к тому сознательно. Не следует проводить различия между активным и пассивным, медитативным Дзэн… Человек, увлекающийся лишь дзэнской медитацией, никогда не достигнет успеха в активной практике Дзэн. Если ему придется очутиться в суете мирской, все жизненные силы, ранее приобретенные, бесследно испаряются, и он будет уступать даже человеку, который вовсе не практиковал Дзэн. Любой пустяк сможет его огорчить, заставить нервничать и поступать как пристало лишь трусу…

«Страж врат» буддийского храма Тодайдзи»

Ранее мы уже говорили о различных путях достижения сатори — сидячей медитации, парадоксальных диалогах, стимулирующих жестах, выкриках, ударах и т. п. В школах бу-дзюцу превалировал медитативный аспект, связанный с постановкой правильного дыхания и достижения перед тренировкой стадии му-син — «растворения духа» в Великой Пустоте. Действия в бою (учебном или реальном) становились как бы прямым продолжением медитации. Выходя на поединок и ощущая себя проникнутым Пустотой, боец должен был воплощать непоколебимую мощь мироздания (фудо-син).
Одним из важнейших классических трактатов, касающихся мастерства кэн-дзюцу и прочих дзэнских воинских искусств, считается знаменитое послание Такуана, настоятеля храма Тодайдзи, знаменитому мастеру, наставнику фехтования при дворе сёгуна Ягю Тадзима-но ками. Такуан вошел в историю как ревностный проповедник мудрости Дзэн, а также как изобретатель оригинальной приправы из редьки. Сам он фехтованием не занимался, однако с теорией воинских искусств был хорошо знаком. Не случайно к его советам прислушивались и Ягю, и прославленный воитель Миямото Мусаси.
«Практикуя концентрацию в течение многих лет,— говорилось в трактате-послании,— вы должны достичь такого состояния, когда будете свободны от объекта, к которому направлен дух-разум.
Высшей ступенью совершенства будет этап, на котором дух-разум действует, ни на чем не фиксируясь… Не позволяйте своему духу-разуму задерживаться на чем-либо в попытке высчитать, как лучше нанести удар,— забудьте об этом и рубите, не обращая дух-разум на противника. Противник ваш проникнут Пустотой, и вы сами проникнуты Пустотой — представьте, что ваши руки в ударе и меч также проникнуты Пустотой, по при этом не фиксируйте дух-разум и на самой идее Пустоты».

Трактат Такуана так и называется «О непоколебимом духе-разуме». Весь его пафос направлен на достижение состояния отрешенности (му-син), при котором человек действует по принципу «бессознательного сознания», то есть подсознательно.
В буддизме, отмечает Такуан, существует пятьдесят две ступени духовного восхождения. Одна из них называется «остановка». Это свойство духа-разума фиксироваться на чем-то одном так, что трудно оторваться. В фехтовании подобная остановка подобна смерти. Постоянная напряженная готовность хороша для новичка, для мастера же подходит лишь состояние полной расслабленности.

Говоря о непоколебимости духа, Такуан ссылается на будийское божество Фудо-мёо (Бог непоколебимости), которое воплощает идею вечного покоя и внутренней готовности к борьбе. Только такое состояние дает возможность действовать согласно заповеди Дзэн: «Перехватив меч противника, обратить клинок против него самого». Избавившись от фиксации духа-разума на одном объекте, мастер может уверенно сражаться со многими:
«Когда вы окружены со всех сторон, и каждый из противников пытается поразить вас мечом, вы должны парировать, переходя без „остановки» от одного меча к другому. Тогда ваши шансы будут равны. Если же ваше внимание задержится на одном мече и не успеет переключиться на другой, вы окажетесь во власти врага. Дух-разум ни в коем случае не должен задерживаться на одном, дабы сохранить свою природную подвижность».
Дух должен постоянно пребывать в состоянии мячика, плывущего по течению реки. Это состояние культивируется не только в бу-дзюцу, но и в других видах дзэнской практики. Избавление от «остановки» (бонно), паузы при реакции на любое действие и есть конечная цель дзэнского психотренинга.
В начале занятий неофит кэн-дзюцу совершенно свободен от стопоров — они появляются по мере овладения техникой и ее комбинациями. Лишь многолетние усердные занятия могут привести к конечному состоянию «естественности», гармоническому слиянию тела и духа, к обладанию «экстремальным разумом».
«Не-фиксация духа-разума дает непоколебимость,— пишет Такуан,— поскольку не позволяет вещам относительным отвлекать дух-разум. Это и есть высший смысл бытия, Бог, Будда, суть Дзэн, величайшее таинство».
При этом Такуан справедливо отмечает сходство между понятиями «Единство духа», «Пустота», «Состояние просветленности Будды», «Благородство духа» и т. д. в буддизме, синтоизме, даосизме и конфуцианстве, где все они служат для обозначения Абсолюта. Путь от «наличия духа» (у-син) к «отсутствию духа» (му-син) — вот тот путь, который должен пройти самурай в процессе военной подготовки. Сердце мастера должно быть свободно от рационального расчета, от власти интеллекта. Оно должно воплощать буддийский идеал «зеркала великого совершенства».
Эти соображения патриарха приложимы фактически к любой школе бу-дзюцу, оперирующей с оружием или  без него. Их исповедовали все без исключения наставники воинских искусств — мастера копья и меча, лука и секиры, палицы и серпа, кинжала и голой руки.
Невозмутимость духа должна была накладывать отпечаток и на внешний облик самурая, проявляясь в достойной манере поведения, выдержанности, лаконичности, полнейшем отсутствии амбициозности и ажиотажа. Ни при каких обстоятельствах истинный самурай не обнаруживал своих эмоций — ни голосом, ни взглядом, ни выражением лица. Нормой общения был принцип «ничего не давать понять по лицу» (као-ни араварэну). В нем мы видим физическое отражение психической способности тренированного по системе Дзэн мастера адаптироваться в любой экстремальной ситуации.
Идеальное состояние для встречи с противником в традиции бу-дзюцу определяется понятиями: «дух, подобный воде» и «дух, подобный луне». Что они означают?
«Дух, подобный воде» (мидзу-но кокоро) можно уподобить спокойной водной глади, способной дать точное зеркальное отражение любого предмета. Однако стоит подуть ветру, и мелкая рябь уничтожит отражение, неузнаваемо исказит его. Стоит человеку поддаться чувству страха, волнения, гнева — и дух-разум утратит возможность фиксировать и предвидеть действия противника, а сам человек окажется беззащитным перед лицом опасности.
«Дух, подобный луне» (цуки-но кокоро) уподобляется лунному сиянию, которое освещает все вокруг и выявляет малейшее поползновение противника, малейшую брешь в его обороне. Но стоит тучам закрыть небосвод — и свет луны потускнеет. Излишняя эмоциональность приводит к потере хладнокровия и самоконтроля, заставляет делать ненужные движения, типичные для человека, который бредет наощупь впотьмах. Между тем, сохраняя цуки-но кокоро, можно добиться победы, даже будучи поставленным в заведомо невыгодные условия.
У знаменитого фехтовальщика Камиидзуми Исэ-но-ками было много завистников. Однажды поздно ночью он шел по темной улице города. Вдруг предчувствие подсказало ему надвигающуюся опасность, близкую засаду. Не останавливаясь, Камиидзуми мгновенно обнажил меч, стремительным движением очертил круг — и четверо злоумышленников упали к его ногам. Тот же Камиидзуми учил, что в бою дух должен, сохраняя полную незамутненность, предоставить все действия телу и тогда естественность,достигнутая благодаря слиянию с природой, станет залогом успеха: человек сможет спокойно встретить любую неожиданность.
Камиидзуми, живший в XVI в., считается основателем знаменитой школы фехтования Синкагэ-рю. Сам он утверждал, что получил свои познания непосредственно из рук синтоистского бога Касима. Будучи человеком незаурядным и ревностным адептом Дзэн, Камиидзуми выдавал своим ученикам любопытные сертификаты, в которых вообще ничего не говорилось о существе предмета, об искусстве меча. Как правило, эти документы, скрепленные личной печатью главы школы, содержали проникновенные пятистишия пейзажного и философского характера. Сертификат, удостоверявший высшую степень мастерства, представлял собой контур круга на белом листе — и больше ничего. Круг символизировал идею «незамутненного зеркала», «озерной глади» или «луны в воде», то есть служил аллегорией чистого, несокрушимого, непобедимого, непоколебимого, всеотражающего духа.
Как и многие собратья по ремеслу, Камиидзуми оттачивал мастерство и закалял волю в рыцарских странствиях (муся сюгё). Кстати, такие странствия привились в среде воинов с легкой руки дзэнских монахов, для которых путешествия пешком считались дополнительной схимой и средством постижения Пути. Поучительный эпизод из биографии Камиидзуми использовал в своем фильме «Семь самураев» Куросава. Однажды в горной деревушке Камиидзуми увидел толпу вокруг запертой хижины. Крестьяне объяснили, что разбойник забаррикадировался в доме, взяв заложником маленького мальчика. Разбойник требовал свободного прохода и выкупа, угрожая в противном случае убить ребенка. Камиидзуми попросил у проходившего мимо дзэнского монаха его рясу, побрил голову и с двумя пакетами риса в руках подошел к хижине. Он бросил в окно первый пакет, сказав, что родители ребенка прислали ему пропитание и что второй пакет, большего размера, он не может бросить в окно. Когда алчный разбойник приоткрыл дверь и протянул руку, мастер в мгновение ока схватил его за руку, вытащил наружу и скрутил. Дзэнский монах, наблюдавший всю сцену, склонился перед ним и вручил отважному самураю кара — священный талисман, означавший принадлежность к секте Дзэн.
Знаменательно, что многие мастера воинских искусств в Японии (как и в Китае) не только носили монашескую одежду, но и назывались осё, что буквально означает «буддийский монах или священник». Объяснение этой связи можно найти в истории обители Шаолинь и ее филиалов, служивших военной академией равно для монахов и мирян. Такано Хиромаса в книге о кэн-до возводит происхождение понятия осё к имени одного из монахов храма Кофуку-дзи в Наре, мастеру владения копьем, оставившему множество учеников, но такая версия представляется слишком узкой и односторонней. Тесная связь между наставниками Дзэн и мастерами воинских искусств прослеживается на каждом шагу, так что профессионалы бу-дзюцу вполне заслуживали звания осё.
При том что Буси-до всячески поощряет беззаветную храбрость и долг чести ставит во главу угла, для истинного мастера воинских искусств важнейшими свойствами считались миролюбие и сдержанность,— качества, соответствующие заветам древних даосов и дзэнских патриархов. В этом смысле поучительна забавная легенда о знаменитом мастере меча Цукахара Бокудэн.
Однажды, когда Бокудэн плыл на большой лодке по озеру Бива, один из попутчиков — молодой задиристый самурай — вызвал его на поединок. «Какая же у вас школа?» — заносчиво спросил юный фанфарон.— «Школа побеждающих не прикладая рук»,— спокойно ответил Бокудэн. Чтобы не причинить вреда другим пассажирам, решено было драться на маленьком островке посреди озера. Когда лодка подошла к островку, любитель дуэлей первым спрыгнул на берег. А Бокудэн взял весло и оттолкнулся от камня. Лодка поплыла прочь от острова, где остался незадачливый драчун. «Такова школа побеждающих не прикладая рук»,— резюмировал Бокудзн, не пожелавший напрасно проливать кровь молокососа.
Старые мастера учили, что единственным средством достижения состояния антиразума, отрешенности (му-син) служит медитация с сосредоточением на точке тандэн и правильное дыхание животом. Нарушение ритма дыхания (кокю-хо) во время схватки чревато смертельной опасностью, ибо выводит бойца из душевного равновесия.
Памятуя заветы китайских мастеров, классики бу-дзюцу всегда старались максимально использовать силу взгляда как в защите, так и в нападении. Дистанция в поединке, парирование атаки, перехват инициативы и нанесение решающего удара — все зависит от интенсивности зрения. Крупнейший мастер меча эпохи Токугава, Мия-мото Мусаси, писал в своей книге «О пяти связях»:

«С древних времен наставники воинских искусств по-разному обучали, куда именно направлять взор, но сейчас принято смотреть в лицо противнику так: сузить глаза больше обычного и сохранять невозмутимость взгляда. При этом глаза не должны бегать по сторонам. Противника, находящегося рядом, нужно видеть как бы па некотором расстоянии. Такой взгляд позволяет, разумеется, контролировать все действия противника и в то же время — видеть, что происходит справа и слева от тебя. Боец всегда должен видеть предметы удаленные как если бы они были совсем близко, а предметы, находящиеся вблизи,— как если бы они были удалены. Меч противника нужно ощущать не глядя на него».
Развивая такое своеобразное зрение, самураи порой проводили часы и дни в созерцании какого-нибудь листка на ветке, крутящегося веретена или песчаного узора в дзэнском «сухом» саду. Боковое зрение разрабатывали, подолгу глядя только в одну сторону на мелкий предмет, общую обзорность — вращением глаз.
Заветы Такуапа, Мусаси, Камиидзуми свято чтили все мастера кэмпо, независимо от их узкой специализации в конкретном виде оружия и от принадлежности к той или иной школе. Следование этим заветам должно было дать главное: внутреннее видение, постижение противника на парапсихологическом уровне, сокровенное «шестое чувство», или «экстремальный разум» (гоку-и). Об истинной значимости гоку-и повествует следующий исторический эпизод. Однажды Миямото Мусаси странствовал по дорогам Центральной Японии. Завидев в отдалении фигуру самурая среднего роста и крепкого сложения, он по осанке сразу же определил крупного мастера бу-дзюцу. Подойдя ближе и оценив «духовную наполненность» (кокю) неизвестного самурая, Мусаси решил про себя, что это не кто иной, как знаменитый мастер меча Ягю Дзюбэй — глава прославленной школы Ягю синка-гэ-рю. Путники поравнялись и молча разошлись, обменявшись взглядами. Пройдя еще несколько шагов, оба одновременно оглянулись, и неизвестный спросил: «Простите, уважаемый, не вы ли будете Миямото Мусаси?» «Да,— ответил Мусаси,— а вы, конечно, Ягю Дзюбэй?» Обменявшись краткими приветствиями, они направились в придорожную корчму и заказали по чашке чая. Пили не торопясь, время от времени поглядывая друг на друга. Потом попросили принести им облавные шашки (го) и начали играть. Стиль игры был у каждого свой, но решающего перевеса ни один из партнеров не мог добиться. Молча они признали ничью, встали, раскланялись и разошлись. Обоим не понадобилось ни единого слова, ни единого жеста для того, чтобы убедиться в равенстве сил, полном ментальном паритете.
Этот хрестоматийный случай свидетельствует о том, что у мастеров экстра-класса, достигших глубины гоку-и, не было нужды в поединке, чтобы выявить первенство. Шашек оказалось более чем достаточно для раскрытия способностей человека. Но колоритный пример из средневековой истории покажется нам менее экзотичным и более правдоподобным, если принять во внимание, что везде в сфере распространения эзотерических традиций кэмпо действительно существовал обычай игры в облавные шашки между посвященными. Обычай сохранился до наших дней, и подобные «игры» еще можно наблюдать на Востоке. Шашки наделяются вполне конкретным смыслом, символизируя определенные комбинации приемов и этапы духовного «восхождения» или «нисхождения» по некоей заранее заданной схеме, в которой закодировано изначальное Знание, мудрость Пути. К такой степени мастерства и должен был стремиться виртуоз (тацудзин) в непрестанном процессе самосовершенствования, отрешившись от земных забот и соблазнов.
Хотя тренинг самураев в школах бу-дзюцу был строго засекречен и взору изумленных зрителей представали порой лишь его результаты — тела, разрубленные от плеча до пояса, отраженные голыми руками стрелы, вспоротые животы,— нет никаких сомнений, что этот тренинг имел много общего с подготовкой мастеров в континентальных школах кэмпо.
Вот текст, извлеченный из классического трактата-ма-кимоно. В нем, как в капле воды, отражена вековая мудрость воинских искусств, их философия и логика, психология и космогония. Подобные откровения существовали в традиции многих школ. Их заучивали и повторяли как заклинание перед тренировками и боем:

У меня нет родителей —
моими родителями стали Небо и Земля.
У меня нет очага —
Единое Средоточие (сайка тандэн) станет моим очагом.
У меня нет божественного могущества —
честность станет моим могуществом.                                                                               У меня нет средств к существованию —                                                                       покорность природе станет                                                                                                      моим средством к существованию.
У меня нет волшебной силы —
внутренняя энергия (к и) — моя магия.

У меня нет ни жизни, ни смерти —
вечность для меня жизнь и смерть.
У меня нет тела —
смелость станет моим телом.
У меня нет глаз —

вспышка молнии — мои глаза.
У меня нет ушей —
пять чувств — мои уши.
У меня нет членов —
мгновенное движение — мои члены.
У меня нет закона —

самосохранение станет моим законом.
У меня нет стратегии —
свобода убивать и свобода даровать жизнь (саккацу, дзидзай) — вот моя стратегия.
У меня нет замыслов —
случай — мой замысел.
У меня нет чудесных свойств —

праведное учение придаст мне чудесные свойства.
У меня нет принципов —
приспособляемость ко всему (р и н к ё к э н) вот мой принцип.
У меня нет тактики —
пустота и наполненность (к ё д з и ц у) — вот моя тактика.
У меня нет талантов —

быстрота духа-разума (той с о к у мё) — вот мой талант.
У меня нет оружия —
доброжелательность и правота — мое оружие.
У меня нет крепостей —
невозмутимый дух (ф у д о с и н) — моя крепость.
У меня нет меча —

растворение духа в Пустоте (му — с и н) — вот мой меч.
Большинство знаменитых мастеров воинских искусств и дзэнских наставников в средние века обращали свои поучения к «владельцам меча», и это отнюдь не случайно. Ни одна область бу-дзюцу в Японии не могла существовать независимо от кэн-дзюцу. В стране, где меч почитался «душой самурая», святыней и фамильной драгоценностью, все виды кэмпо развивались в связи с фехтованием и под непосредственным влиянием законов фехтования. В любой школе, обучающей технике владения шестом или дубинкой, серпом или кинжалом, багром или цепью, в качестве реального противника всегда выступал человек с мечом: не зная основ фехтования, нечего было и надеяться на победу в поединке. Вот почему среди многочисленных школ дзю-дзюцу, которые, в обыденном представлении, культивировали борьбу без оружия, мы почти не встречаем кэмпо как «чистого» рукопашного боя без оружия. Дзю-дзюцу получило распространение в среде самураев и с самого начала носило характер комбинированного рукопашного боя — с использованием различных видов оружия и лишь в самом крайнем случае без него.
Изначально, согласно буддийским установлениям, меч почитался как орудие мира, справедливости и человеколюбия. Буддийское божество Мондзю (бодхисаттва Манч-жушри) держит в правой руке меч, а в левой свиток с сутрой. Ее меч предназначен для уничтожения алчности, гнева и глупости. Воинственный Фудо-мёо (воплощение будды Вайрочаны), окруженный языками пламени, сжимает меч истинной веры. Меч для самурая олицетворяет прежде всего религиозную убежденность, прямодушие, честь и верность долгу. К этому буддийскому толкованию сути меча, сдобренному также элементами конфуцианской морали, следует добавить и синтоистское, языческое толкование. Ведь в синтоизме меч наделялся магической силой. Считалось, что каждый меч, подобно волшебному мечу Зигфрида или мечу бога Сусаноо, способен вершить чудеса в борьбе со Злом. Меч самурая клали у ложа мертвого и у колыбели младенца — чтобы отогнать злых духов. Мастер-оружейник, изготовляющий меч, призывал на помощь синтоистских богов-покровителей, развешивая по кузнице бумажные веревки-талисманы и совершая церемонию очищения. Перед началом работы он облачался в парадную одежду и работал с величайшим тщанием, вкладывая всю душу в кусок металла.

Поединок самураев

Поскольку качество клинка зависело от количества слоев разноуглеродиой стали, проковка повторялась десятки и даже сотни раз, так что изготовление одного меча порой занимало долгие месяцы, годы. Длительность работы служила как бы гарантией качества.
Оружейники, мастера по ковке мечей, были выходцами из самурайского сословия и пользовались огромным уважением. Неувядаемой славой окружены имена двух талантливых оружейников XIV в. Мурамаса и Масамуиэ. Эти имена послужили основой для поэтической легенды, в которой передана идея Меча в двух его ипостасях — меч разящий и меч, предотвращающий столкновение.
Для того чтобы сравнить мечи работы Масамунэ и Мурамаса, оба клинка вонзили в дно ручья. По течению плыли опавшие листья. Все листья, что прикасались к мечу Мурамаса, оказывались рассеченными на две части. Когда же листья приближались к мечу Масамунэ, они огибали лезвие и уплывали невредимыми. Итак, сила меча, как и сила всякого воинского искусства, одухотворившего человека, может быть направлена на разрушение, но истинное ее предназначение — сохранение мира. Таковы идеалы учения кэмпо и кэн-дзюцу. В действительности, как показывает опыт истории, в руках самураев чаще всего оказывался «меч Мурамаса».
Отношение к мечу и этика кэн-дзюцу (впоследствии кэн-до) составляли неотъемлемую часть кодекса Бус-до, всего уклада жизни самурая.Своеобразный язык меча позволял объясняться без слов с предельной откровенностью, подчас дерзостью. Так, при нанесении визита полагалось вынимать большой меч (одати) из-за пояса и класть, становясь на колени для обычного приветствия по правую сторону от себя. Тем самым демонстрировалось доверие к хозяину и доброжелательность, ибо меч трудно было вытащить из ножен с необходимой быстротой. Если же, например, хозяин держал свой меч на полу слева, это говорило о его явном недружелюбии к незваному гостю.
При дружеском общении с хозяином гость мог оставить свой большой меч в соседней комнате или отдать его слуге, который принимал сокровище с величайшим пиететом и на вытянутых руках в шелковом платке относил к стойке, На горизонтальной стойке для мечей хранился и меч хозяина (иногда несколько мечей). Во время беседы мечи клали так, что рукоятки были обращены на владельца, а клинок в ножнах — на собеседника. Короткий меч (кодати) чаще всего оставался за поясом. При официальной встрече положить меч рукоятью к собеседнику означало нанести ему страшное оскорбление — усомниться в его способностях фехтовальщика и выказать полное пренебрежение к его «молниеносному удару »
Еще большим оскорблением была попытка притронуться к мечу без разрешения хозяина, а тем более — наступить на меч или отбросить его ногой. В то же время похвалить меч, рассматривая наполовину вынутый из ножен клинок, означало пролить бальзам на душу хозяина, доставить ему величайшее удовольствие.
В напряженной обстановке притронувшись к мечу, можно было спровоцировать инцидент. Если самурай видел, что сосед поглаживает или поворачивает рукоять своего меча, он немедленно обнажал клинок. То же самое происходило, если в тесноте сосед невежливо отпихивал мешающие ему ножны, то есть допускал неподобающее обращение со святыней. Прямым вызовом на поединок служило бряцание гардой о ножны, для чего надо было слегка выдвинуть лезвие и затем отпустить. Человек рассеянный, допустивший подобный жест в минуту задумчивости, рисковал быть разрубленным на две половинки без всякого предупреждения.

Учебные схватки: фехтование на «мечах» и «копьях» (по рисункам Хокусая)

Самурайское искусство меча, зародившееся приблизительно в X—XI вв., весьма существенно отличается как от всех европейских методов употребления меча, сабли,шашкп, палаша, рапиры, шпаги, эспадрона, так и от китайского фехтования на больших мечах. В кэн-даюцу сравнительно мало чисто «фехтовальных» элементов в европейском смысле слова. Как правило, боец, заняв исходную позицию с поднятым мечом, выжидал, когда у противника сдадут нервы и он «откроется». Тут следовал решающий удар (или серия ударов), чаще всего ведущий к летальному исходу. Эта схема в поединке оставалась в основном неизменной для всех 1700 школ кэн-дзюцу, а позже кэн-до. Меч принято было держать двумя руками, но вес его допускал и манипулирование одной рукой. Многие школы практиковали фехтование двумя мечами, большим и малым одновременно (рёто-дзукаи). К числу таких специалистов относился и прославленный Миямо-то Мусаси (1584-1645).
Школы кэн-дзюцу различались между собой стойками (камаэ), которых насчитывалось свыше трехсот, и приемами (их было несколько тысяч), но в каждой рю основных стоек, ударов и блоков предусматривалось не так уж много. Считалось, что при твердом усвоении этого вполне достаточно, чтобы выйти победителем из любой схватки. Некоторые школы предпочитали вертикальное положение меча и рубящие удары, другие — горизонтальное положение меча и тычковые удары. Одни наставники (кэнси) учили поражать врага в голову, другие советовали подрезать сухожилия на ногах, третьи делали упор на «коронном» ударе по диагонали от левого плеча к правому бедру, рассекающем человека способом «монашеского плаща» (кэса-гири).
Значительный вклад к кэн-дзюцу внес Идзаса Иэнао, основавший в XV в. школу Тэнсин сёдэн Катори синто-рю (что в переводе означает примерно «Синтоистская школа храма Катори малой традиции Небесной души»), которая долгое время занимала ведущее положение в стране. Легендой овеяно имя Миямото Мусаси, одержавшего победу в шестидесяти серьезных поединках и умершего своей смертью, что считалось большой редкостью для профессионала. Мусаси одним из первых начал активно применять боккэн — точную копию настоящего меча из твердой древесины. При помощи такого деревянного меча он разделался со злокозненным Сасаки Кодзи-ро. Впоследствии боккэн был принят на вооружение многими мастерами дзю-дзюцу, дзю-до и аики-до, которые использовали его как учебный инструмент. В эпоху Токугава, с прекращением кровавых феодальных междоусобиц, кэн-дзюцу получило глубокое духовное содержание и превратилось в наиболее типичный прикладной аспект Дзэн-буддизма. Вслед за Миямото Мусаси крупнейший эдоский мастер Одагири Сэкиэй призывал к изменению агрессивной направленности кэн-дзюцу в сторону духовного самосовершенствования и углубленной медитации. В начале XVIII в. школа Абэ-татэ-рю впервые ввела в употребление термин кэн-до, вложив в него осознание высшего Пути, предначертанного для изучающего искусство меча — пути морального и ментального восхождения, пути освобождения от суетных земных забот и соблазнов и слияния с Великой Пустотой.
На протяжении многих веков обучение кэн-дзюцу шло с максимальным приближением к реальным условиям, то есть на стальных мечах и чаще всего без доспехов. Только в XVII в. Тораниси Кансин и Оно Тадакэ позволили своим ученикам надевать шлем, забрало, нагрудник и защитные пластины на предплечья для предотвращения частых травм. Тот же Оно Тадакэ изобрел облегченный бамбуковый меч, а его преемник Наканиси Тюта в 1750-х годах усовершенствовал изобретение учителя и превратил его в синаи — легкий, удобный меч из плотно перевязанного в нескольких местах пучка бамбуковых полос. До сей поры синаи используется как основное учебное оружие кэн-до. Его вес 1,36 кг, а длина колеблется от 96 до 99 см. В своей школе Итто-рю Наканиси также ввел защитную латную рукавицу. Он требовал от учеников полной отдачи в ударе и предельной концентрации.
После революции Мэйдзи (1868 г.), когда самураи лишились права на ношение меча, кэн-дзюцу временно заглохло, но вскоре возродилось уже под именем кэн-до и было принято как обязательный предмет в средних школах. Всеяпонская федерация кэн-до возникла в 1928 г. и с тех пор благоденствует, несмотря на тяжкие испытания военных лет и строгие запреты американских оккупационных властей в первые послевоенные годы. В наше время интерес к кэн-до неуклонно растет.
В матчах кэн-до побеждает выигравший два очка из трех возможных. Очки присуждаются за поражение трех опасных участков головы, а также правого или левого запястий, которые в момент касания меча находятся не ниже уровня плеча, горла и двух определенных участков корпуса.
Техника кэн-до включает стойки (камаэ), синхронизацию движений рук и ног (субури), атаку (какари), защиту (укэ), уходы и некоторые другие элементы. В процессе обучения боец обязательно должен спарринговать с равным по силе партнером (гокаку-кэйко) и с сильнейшим (хикитатэ-кэйко). Большое внимание уделяется формальным упражнениям (ката) и тестам на эффективность удара с настоящим мечом (тамэси-гири). Мастера высокого класса в тамэси-гири демонстрировали чудеса, перерубая толстый сноп соломы, молодое деревце, подброшенный волос, летящую стрекозу. В среде кэнси ценилось умение нанести почти «не отрывая пера» несколько ударов на одном или разных уровнях — например разрубить стоящую палку на четыре части или обрубить углы сосновой дощечки. Предания гласят, что иные мастера проделывали такие трюки с завязанными глазами, используя свое «внутреннее видение» и экстремальный разум (гоку-и). В наши дни это искусство осталось достоянием единиц.
В схватке кэнси должен атаковать одновременно меч противника и его психику. Острие меча, согласно канону, служит точкой приложения энергии ки. В поединке борьба сводится главным образом к установлению контроля меча одпого из партнеров над жизненно важными цэнтрами другого. Отвлекающие пассы и удары паправлены исключительно на то, чтобы лишить противника такого преимущества, а при случае — поразить его в уязвимое место. Далее, необходимо выявить излюбленные приемы противника и общий характер его действий, обусловленных школой. Крупные мастера прошлого могли по исходной стойке точно определить все поведение противника в схватке, чтобы затем использовать его движения в своих иптересах. Наконец, основной предпосылкой успеха было умение вывести противника из душевного равновесия, нарушить его уверенность в своих силах, смутить его взглядом, жестом или мощным боевым кличем (ки-аи). И наоборот, залогом успеха в обороне было умение сохранять в любой ситуации хладнокровие и непоколебимое спокойствие за счет «растворения духа в Пустоте», полной отрешенности (му-син). Достижение му-син гарантировало бойцу победу и в столкновении с несколькими противниками, нападающими с разных сторон,— все они ока-вывались в поле зрения некоего биорадара, воспринимающего малейший сигнал опасности.
Родственным кэн-дзюцу по сути (но не по форме) было искусство «мобилизации разума-воли» (иаи-дзюцу), продукт чисто японской, самурайской воинской культуры. Иаи-дзюцу воспитывало навыки мгновенной концентрации при переходе от пассивного, расслабленного состояния в сидячей (разумеется, на коленях) позе к стремительной атаке — от Инь к Ян. Легенда приписывает изобретение иаи-дзюцу жившему в XVII в. Ходзё Дзипсукэ, основателю школы Сии Myco Хаясидзакэ-рю. Мечтая отомстить убийце своего отца, Ходзё долго бился над решением вопроса, как застать противника врасплох, не прибегая к подлому убийству из-за угла. В конце концов он понял, что необходимо научиться в мгновение ока обнажать клинок п разить врага, будучи, казалось бы, в самом невыгодном положении.

Тренировочпый доспех
и бамбуковый меч (синаи) для занятий кэн-до

Замысел удался, и отец Ходзё был отмщен, а сокровищница воинских искусств обогатилась новым ценным приобретением.
С течением времени более четырехсот школ иаи-дзюцу вносили свои модификации в теорию и практику этого направления. Можно предположить, что и до XVII в. существовали аналогичные дисциплины в рамках фехтовальных школ. Тем не менее все они объединились общими требованиями — быстрота, неожиданность, четкость исполнения. В иаи-дзюцу весь расчет строится на одном, от силы двух ударах. Сидя на коленях, боец должен молниеносным, почти невидимым движением выхватить меч и атаковать. При этом он может привстать на одно колено либо резко подпрыгнуть с колен вверх и нанести удар в прыжке. Скорость должна быть такая, чтобы противник не успел опомниться и уклониться в сторону. Соответственно соревнование между мастерами иаи-дзюцу шло на упреждение — кто первый — и напоминало классические эпизоды из ковбойских фильмов, где побеждает тот, кто раньше успел рвануть кольт из кобуры. Разумеется, такого рода искусство требовало высокой физической, психической и духовной подготовки.
Хотя большинство наставников подчеркивали оборонительный характер иаи-дзюцу и уделяли много внимания ментальному тренингу, в ряде школ оттачивались изощренные приемы нападения. Такие мастера, как Мид-зуно Масакацу, открыто заявляли, что цель их искусства — нанесение первого, упреждающего удара, который не оставляет шансов противнику. «Разить прежде, чем поразят тебя» — таков был их лозунг, может быть, больше отвечавший насущным потребностям самурая, чем благие призывы дзэнских патриархов.
В жизни самурая нередки были случаи, когда ему приходилось расставаться с мечом, копьем или алебардой, создавая по крайней мере видимость полнейшей безвредности. В эпоху междоусобных войн многие феодальные властители запрещали всем, кроме стражи, носить оружие во внутренних покоях замка. Наиболее подозрительные не допускали к себе вражеских посланцев при мече, зная, что хорошего мастера не удержит даже усиленная охрана. Тем не менее до унизительного личного досмотра дело никогда не доходило, и каждый, опасающийся за свою жизнь, имел шанс утаить за пазухой, в рукаве или под широкими полами кимоно один из популярных видов малого, подручного оружия. Этим шансом пользовались не только парламентеры во вражеском лагере, разведчики и полководцы, которым пе подобало вдали от передовой расхаживать вооруженными до зубов, но также и сотрудники тайной полиции Токугава (мэ-цукэ), желавшие замаскироваться под простого обывателя.
Например, популярен был железный веер (тэссэн). Состоящий из массивных стальных пластин, веер подвешивался к руке. При необходимости его можно было использовать, особенно вкупе с кинжалом (кодзука), для парирования ударов меча, для оглушения, в качестве короткой дубинки и, наконец, для отвлекающих маневров, мгновенно раскрыв его перед глазами противника. Излюбленным оружием военачальников была другая разновидность веера — круглая стальная пластина на рукоятке (гумбай-утива), родственная шестоперу и служившая одновременно булавой, «маршальским жезлом».
Классическим оружием мэ-цукэ был затупленный стилет (дзюттэ, или дзиттэ) длиной около 30 см с отходящей от рукояти крючкообразной гардой. Иногда два таких стилета использовались одновременно. С помощью дзюттэ меч противника можно было, при известном навыке, поймать в щель между гардой и клинком, а затем сломать пополам или выбить из рук. К рукояти дзюттэ крепился темляк с цветной кистью, по окраске которой можно было судить о ранге полицейского.
Неплохой репутацией пользовалась в полиции длинная (около 4 м) тонкая цепь с маленьким грузилом на одном конце (кусари). На континенте цепь испокон веков входила в арсенал рыцаря — упоминания о воинах с цепями встречаются в «Троецарствии», «Речных заводях» и многих других памятниках. В сложенном виде цепь представляла собой безобидный маленький комочек, но, брошенная умелой рукой, она обезоруживала и сбивала с ног противника. Заменителем цепи могла послужить веревка с грузилом (торинава). Любопытно, что такое простое приспособление, как аркан, в среде самурайства не прижилось и было знакомо лишь редким специалистам. Зато цепь неоднократно подвергалась изменениям, приобретая новые формы. В XVII в. появилась укороченная модификация (до 1 м) с гирьками по обоим концам. Изобретение этой цепи приписывается Масаки Тосимицу, начальнику охраны центральных ворот Эдо. По преданию, Масаки, назвавший свое детище манрики-гусари ( «Всесильная цепь»), стремился исключить возможность вооруженного конфликта в таком ответственном месте, а одного взмаха манрики-гусари было достаточно, чтобы подлежащая задержанию жертва, оглушенная и полузадушенная, упала в руки часовых.
Сходной разновидностью малого оружия был кистень (кусари-тигирики) — цепь с металлическим шаром, укрепленная на короткой рукояти. Иногда на рукояти присутствовала и крючкообразная односторонняя гарда длязахвата меча.
Срок овладения приемами рукопашного боя с применением того или иного вида малого оружия варьировался от трех до пяти лет после обязательного нормативного курса дзю-дзюцу и кэн-дзюцу, пройденного в одной из самурайских школ воинских искусств.
В Японии, как и во всех странах Дальнего Востока, каждый уважающий себя мужчина, а тем более самурай должен был уметь обращаться с палкой. Шест и дубина всегда занимали почетное место в списке классических видов оружия. В Китае, Корее, Вьетнаме и Бирме фехтование на палках также приравнивалось к искусству владения копьем и алебардой. Прародителем бо-дзюцу (искусства палочного боя) и тотемным покровителем мастеров «палочного дела» считался легендарный царь обезьян Сунь Укун, герой хорошо известного в Японии средневекового китайского романа«Путешествие на Запад».

Сунь Укун — царь   обезьян (по средневековому китайскому рисунку)

Своим исполинским железным посохом задиристая обезьяна наводила страх не только на злых волшебников и великанов-людоедов, но и на мирных небожителей. Повстанцы, сражавшиеся под знаменами Белого лотоса, и «Красные повязки», стоявшие насмерть в боях против монгольских полчищ, сделали шест основным оружием пехотинца. Среди самураев также находились любители, предпочитавшие палку всем прочим видам оружия, так как использование палки для нападения или для защиты всегда содержало в себе элемент неожиданности.
В эпоху Токугава на японских островах насчитывалось не менее трехсот школ бо-дзюцу, причем качество палок и техника самурайских школ существенно отличались от бо-дзюцу, проникшего с континента на архипелаг Рюкю и вошедшего в комплекс вспомогательных дисциплин каратэ. Как правило, шест (посох) — бо вырезался из дуба, бука, граба и других твердых пород древесины, но в случае необходимости мог сойти и обычный кусок бамбука, подобранный у дороги. Каноническая длина бо варьировалась в зависимости от школы и колебалась от 160 до 282 см. Толщина подбиралась по вкусу и по физическим возможностям исполнителя.
В целом комплексы упражнений (ката) с шестом напоминают классические упражнения с копьем и алебардой и содержат тот же набор колющих, рубящих и блокирующих движений. Разумеется, комплексы различны, но общность принципов несомненна.
С какого времени шест вошел в число самурайских бу-дзюцу, вопрос неясный. Хотя во многих японских приключенческих романах появляются герои, вооруженные шестом, нужно принять во внимание прежде всего позднее происхождение этих романов и вторичность многих персонажей по отношению к китайским прототипам . Как считают авторы «Лекций по каратэ», шест стал завоевывать популярность в среде буси уже после окончания «эпохи враждующих княжеств», к концу XVI в.
Одним из самых ревностных пропагандистов бо-дзюцу был талантливый фехтовальщик на мечах школы Синка-гэ Огасавара Нагахару. В течение нескольких лет Огасавара жил в Пекине, столице империи Мин, где зарабатывал на жизнь преподаванием кэн-дзюцу. Там он познакомился с техникой владения шестом и многие ее элементы ввел в свою систему фехтования. Вернувшись на родину в начале XVII в., Огасавара основал новую школу «Истинная Синкагэ» (Син-Синкагэ-рю), в которой наряду с мечом на вооружение был принят бо. Как гласит историческая легенда, заносчивый Огасавара вызвал на поединок своего давнего соперника и главу основной ветви школы Синкагэ, придворного наставника фехтования Ягю Мусэмори, но проиграл бой и был убит.
По традиции, техника владения палкой (посохом) получила развитие и в стенах крупных монастырей, где ею, пачиная с эпохп Хэйан, овладевали многочисленные дружины монахов-воителей (сохэй). Монахи наряду с алебардой и шестом использовали железный посох (тэцубо), по форме ничем не отличающийся от деревянного, но обладающий пробивной силой лома. Став боевым оружием самураев, тэцубо несколько изменился внешне: его стали делать граненым и ребристым по продольной поверхности.
В эпоху Токугава шест и посох получили распространение во всех слоях общества. Особо славилась приемами боя с длинным шестом (2,82 м) школа Катори, где обучали не только ударам и блокам, но также всевозможным прыжкам с шестом, падениям и переворотам в воздухе. Посох в человеческий рост высотой посили с собой слуги государственных чиновников, странствующие монахи, привратники в домах и тюремные надзиратели. До недавнего времени резервные отряды управления полиции устраивали ежегодный парад и показательные выступления с посохом, который все еще не снят с вооружения.
Эффективность бо в руках мастера достойна изумления. Шест выписывает в воздухе замысловатые фигуры, скользя по вертикали, по горизонтали, по окружности вокруг тела, являющегося как бы подвижной осью. Удары наносятся с предельной точностью и концентрацией. Колющий удар шестом легко раскалывает кирпич и протыкает насквозь грудную клетку. Прочный шест не боится меча и топора. Его длина позволяет атаковать ноги, проведя вначале серию отвлекающих маневров. Взлетая то вверх, то вниз, шест словно изменяется в размере. Он неожиданно выныривает из-за спины, бьет от ноги, от пояса, пока наконец противник, ошеломленный каскадом движений, не допустит промах.

Не менее древнюю историю, чем шест или посох, имеет и короткая дубинка (дзё) — естественное подспорье безоружного во все времена. Дубинкой любили побаловаться и благородные соратники Робин Гуда, и русские богатыри, и раблезианский брат Жан, и вьетнамские повстанцы. Железная дубина постепенно превратилась в палицу и в булаву. В Японии же вплоть до XVII в. ду­бина и кол оставались оружием простонародья.

Канонизация приемов боя с обычной метровой палкой приписывается самураю Myco Гонноскэ. Много лет Myco изучал технику владения шестом в школах Катори и Касима. Освоив все секреты бо-дзюцу, он отправился странствовать из провинции в провинцию со своим нехит­рым оружием. В поединках с противниками, вооруженны­ми алебардами и мечами, он не знал поражений. Возгор­дившись, Myco послал вызов самому Миямото Мусаси, величайшему фехтовальщику эпохи. Схватку он проиг­рал, но великодушный Мусаси подарил побежденному жизнь. Вне себя от горя, Myco удалился на южный остров Кюсю и там жил долгие годы отшельником в глубине гор до той самой ночи, когда к нему, как и следовало ожи­дать, снизошло прозрение (сатори). Наутро Myco, следуя божественным рекомендациям, вырезал палку из бука и стал разучивать движения, представлявшие нечто сред­нее между бо-дзюцу и кэн-дзюцу. Он разработал двенад­цать базовых упражнений (по числу знаков зодиака) и назвал свое изобретение дзё-дзюцу — «искусство дубины». С помощью дзё-дзюцу было удобно наносить тычковые удары по болевым точкам. К тому же, размеры палки да­вали больше простора для жонглерских манипуляций. Новым оружием Myco сумел-таки одолеть непобедимого Мусаси, также сохранив противнику жизнь.

С тех пор школы дзё-дзюцу стали плодиться во мно­жестве, но все они носили эзотерический характер, а в новое и новейшее время существовали при Федерации кэн-до. В 1955 г. возникла независимая федерация дзё- до, но и поныне многое в технике дзё остается загадкой, как, например, 64 секретных приема школы Синдо-Мусо- рю, ведущей происхождение от легендарного Myco.

Интересно отметить, что все тренировки с бо и дзё проходят без протекторов, и удары, кроме особо опасных, наносятся в полную силу. Подобная методика обучения не только воспитывает мужество, но и дает великолепную «набивку» тела, развивая мышечную броню и притупляя болевые ощущения. Между тем, в кэн-дзюцу, а позже в кэн-до при работе с мечами из тяжелого дерева (боккэн) и даже из бамбука (синаи), не говоря уж о настоящих, стальных, протекторы на корпус, шлем и забрало исполь­зовались обязательно.

Одним из вспомогательных предметов, изучавшихся в большинстве школ японского кэмпо, было искусство отбивания стрел (ядомэ-дзюцу) при помощи меча пли голыми руками. В самурайской коннице никогда не использовались ручные щиты, которые мешали орудовать мечом или алебардой и вообще рассматривались как излишняя роскошь. Иногда в качестве щита выступал снятый с головы шлем, но чаще буси полагался просто на ловкость рук. Скорость, глазомер и отрешенность «духа-разума» были залогом успеха. Многое зависело также от правильной стойки, дающей возможность дотянуться до стрелы и отбить ее в полете, в каких-нибудь десяти-двенадцати сантиметрах от тела. Самым трудным был момент нанесения парирующего удара (дзансин). Каждая новая стрела, выпущенная другим стрелком и с другой дистанции, несла в себе элемент неожиданности и исключала возможность удачного «механического» повторения. Отбивая одну стрелу, нужно было одновременно фиксировать взглядом вторую, третью, четвертую, мгновенно определять степень опасности и реагировать только на летящую в голову или грудь. Стрелы можно было отбивать одним или двумя мечами, что считалось делом сравнительно простым, либо рукой в латном нарукавнике. Вершиной мастерства было умение перехватить стрелу на лету. В рыцарском эпосе встречаются упоминания о буси, остававшихся целыми и невредимыми под дождем стрел.
При освоении техники ядомэ в школах на стрелы надевали мягкие тряпичные или ватные шарики. Тренировка, где одного исполнителя обстреливало несколько лучпиков, напоминала игру в пинг-понг на фантастических скоростях.

Фехтование на дубинках дзё

Тренировка в школе бу-двюцу: голыми руками против копья (шеста); отбивание веером метательных стрелок (по рисунку Хокусая)

Качеством ядомэ и вообще быстротой реакции характеризовался класс мастерства, степень совершенства виртуоза воинских искусств бугэйся. Поучительный случаи приводится в жизнеописании Миямото Мусаси. Однажды в глухой провинции Мусаси забрел на постоялый двор. Усевшись в углу, он положил рядом меч и заказал обед. Вскоре в комнату ввалилась подвыпившая компания. Все с ног до головы были увешаны оружием и выглядели разбойниками с большой дороги. Приметив одинокого посетителя и его великолепный меч в драгоценных ножнах, бродяги сбились в кучу и принялись шептаться. Тогда Мусаси спокойно взял палочки для еды и четырьмя уверенными движениями поймал четырех жужжавших над столом мух. Бродяги, видевшие эту сцену, стали пятиться к дверям, отвешивая низкие поклоны.
Если в бою самурай хотел взять противника живьем, он должен был владеть ходзё-дзюцу — искусством связывания, необходимым приложением к дзю-дзюцу. Выбив у врага оружие и проведя бросок с последующим удержанием, следовало немедленно одной рукой снять с пояса моток веревки и обмотать жертву таким образом, чтобы она не могла пошевелиться. В гуще боя, под остриями направленных со всех сторон мечей и копий, сделать это было нелегко. Считается, что твердые правила ходзё-дзюцу впервые ввела школа Такэноути-рю, но почти каждая школа дзю-дзюцу могла похвастаться своей оригинальной методой.

Связывание противника (по рисунку Хокусая)
С большим усердием изучали ходзё-дзюцу блюстители порядка эпохи Токугава, правительственные надсмотрщики и сыщики мэ-цукэ. Мастера искусства связывания изобретали столь затейливые комбинации, что морские узлы выглядели бы в сравнении с ними детской игрушкой. Были детально разработаны все возможные варианты связывания отдельно рук и ног, рук и шеи, ног и шеи и т. д. Способы и «рисунки» варьировались в зависимости от пола и возраста жертвы, ее социального положения, особенностей одежды и прически. Для транспортировки пленника своим ходом конец веревки крепился к таким местам, что малейшее поползновение бежать вызывало мучительную боль. Если не было длинной керевки, использовался шнур от большого меча — сагэо. Класс техники ходзё-дзюцу определялся степенью мастерства и скоростью.
К числу важнейших навыков самурая относилось умение хорошо плавать. На Японских островах, окруженных морем и изобилующих реками и озерами, воин должен был с детства готовиться к столкновению с водной стихией. Искусство плавания — суйэй-дзюцу включало в себя прыжки в воду, удержание на воде, борьбу в воде и, наконец, плавание. Стили суйэй-дзюцу были весьма разнообразны. Так, в школе Кобори на юго-востоке Кюсю обучали плавать в полном боевом снаряжении и при этом вести обстрел противника из лука. Интенсивная работа ног позволяла держать туловище довольно высоко над водой. В школе Яманоути преподавали «переправу со знаменами» и с тяжелыми грузами. В школе Ивакура, на полуострове Кии, учили преодолевать приливные волны, прибой и водовороты, освобождаться от водорослей, плавать против течения. Не зря символом самурайского мужества и упорства всегда служил «карп, плывущий против течения» (кои-нобори). В школе Суйфу постигалось искусство плавания в штормовую погоду, в школе Канкай обучали плаванию в море на большие дистанции, в школе Нодзима — транспортировке над водой оружия и скоропортящихся предметов, например пороха. В некоторых рю осваивали ныряние на глубину и в длину. В школе Суйто практиковались прыжки с обрыва па мелководье. Были мастера водного спринта, развивавшие бешеную скорость на отрезке в несколько метров и сильным рывком выскакивающие «способом молодого лобана» (ина-тоби) из воды на высоту, прямо в лодку противника.
Ближе всего к дзю-дзюцу стояли школы Синдэн и Мукай. В первой отрабатывалась борьба на плоту или на палубе лодки (икада-дзумо) и в падении с лодки, плавание и ныряпие со связанными руками и ногами (сюсоку- гарами) и, наконец, пребывание под водой в течение нескольких минут. Задержка дыхания осуществлялась посредством йогической практики. Мукай-рю представляла собой адаптированную разновидность дзю-дзюцу, где болевые захваты с удержанием были приспособлены к действиям в воде.
Самурай, овладевший сокровенными тайнами воинских искусств, ставший мэнкё — мастером высшего класса,— мог смело взглянуть в глаза любой опасности.


Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *